Читать «Расположение в домах и деревьях» онлайн - страница 217

Аркадий Трофимович Драгомощенко

80

Вы ведь, Юлий, насколько мне помнится, южанин? Вам не понять значения нашего низкого неба, вонючих каналов, бесхитростного дождя, сырого ветра… Северная осень, северная весна… Они неуклонно воспитывают проницательность. Впрочем, бессмысленно объяснять мотивы, предпосылки и прочее. Я вошёл в аудиторию. Важно, что никогда прежде я не говорил так! Это был неиссякающий источник, поток, могучее течение, в котором я плыл легко и счастливо. Нда… Алкивиад, фригийские лады, Диотима… Замечу, что позже мне ни разу не удавалось подниматься до таких высот – или мысль бежала стремительнее слова, или, наоборот, слова летели, как сухие семена по ветру. И, как вы понимаете, витийствовал я вовсе не для этих сирот, раскрывших рот, увязавших в любом сложноподчинённом предложении, подобно мухам в варенье, для которых два деепричастия, поставленные рядом, кажутся последним откровением. Передо мной было его лицо. Я видел его, и речь моя предназначалась для него одного. А дальше? – Костя снова с недовольным видом щёлкнул пальцами. – Дальше… Что было дальше… Пошли светлые дни поздней осени, предзимняя пора, когда на деревьях почти не остаётся листьев, а оставшиеся – точно прикипели к ветвям. Прогулки перед лекциями в Александровском саду. Запах мокрой земли – выкапывали последние розы, укрывали другие цветы рогожами и хвоей. И разговоры, разговоры!.. Разумеется, говорил я один. Он молчал, наш нежный Гиг. Что греха таить, как я и ожидал, маленький лорд оказался совершеннейшим тупицей. Но голубые глаза…

Бог ты мой! Какой-то поэт назвал чьи-то глаза кусками морского льда. Вот такие глаза были и у него. Мороженое жрал без конца! По килограмму. И обожал пиво, мог выпить прорву пива. Как Александр Блок. Пожалуй, больше ничто не роднило его с культурой – я имею в виду мороженое и пиво. Какими путями он попал к нам, что привело его в институт, понятия не имею, – Костя умолк и закурил, откинувшись спиной на стену. По его щеке поползла слеза, которую он небрежно смахнул.

– Боже мой, какой ужас, какой кошмар, – проговорил он. – Как всё на этом свете просто! Неизбежно просто. В психологию стоящего можно проникнуть, лишь удобно устроясь в кресле…

Бегущего лучше всех понимает паралитик… Как бы там ни было, нежный Гиг существовал и существовал активно. Жрал мороженое, дул пиво, пялил на меня бессмысленно-лазурные очи и понемногу начал осознавать выгодность своего положения. А как же, акселерат! Сначала попросил у меня взаймы, потом – выклянчил кольцо моей матери, превосходный аквамарин в тонком серебре… Год спустя я увидел это кольцо на пальце какой-то немытой девки. Диву даюсь, откуда он знал, что оно красиво, дорого? А испорчен был в такой же мере, как и глуп. Злобная маленькая дрянь! В другой раз я мог бы обрадоваться подобному стечению обстоятельств, но тогда это всё более и более меня удручало. Конечно же, я не мог забыть нежного сияния неба, юношу, летевшего стремительно по коридору, мальчика, которому я был всё же многим обязан, хотя бы тем, что жив и по сию пору…