Читать «Еврейские литературные сказки» онлайн - страница 13
Ицхок-Лейбуш Перец
— Спасибо, спасибо, спасибо…
Помещица спрашивает:
— Кто вы? Брат и сестра? Жених и невеста?.. У вас так не разъезжают…
— Нет, — говорят, — муж и жена, только что из-под хупы! Мы ехали в лес, к нашему дяде… К смолокуру…
— Если так, — раздается со всех сторон, — мазл-тов, мазл-тов! Ведь это значит по-вашему: счастья!..
— Тогда вам, — говорит молодой граф, — подарки полагаются… Дроше-гешанк, так ведь, по-вашему, свадебный подарок.
Тут помещик и говорит:
— Отдаю вам в аренду лучшую корчму в моем имении!
А помещица говорит:
— А я дарю вам арендную плату на вечные времена!
И тогда дочь говорит:
— Я единственная дочь, у меня тоже есть право подарить подарок!
— Есть, говори, — отвечают отец и мать, — что ты хочешь?
— Дарю триста ведер водки с нашей винокурни.
И было так… Молодой помещик еще кое-что им добавил от себя…
Я не считал…
Тут заиграла музыка, все стали танцевать.
А наши молодые потихоньку прошмыгнули в двери и уехали — к себе в корчму…
Арендатора там уже не было… Ушел в изгнание…
Водичка
Перевод Е. Карасевой и В. Дымшица
Дорога, песчаная, тяжелая дорога, выходит из редкого, корявого, узловатого хвойного леска, — который, как объяснил мне мой кучер Мачей, и рубить-то не стоит, — и широко прорезает тощие крестьянские овсы.
Мачей показывает кнутовищем на поля и невесело замечает:
— Стоит еще. Да и на что жать такой овес?
Кучер замолкает и снова поворачивается к лошадям, которые решили воспользоваться минутой и теперь тянутся к овсу. Левая, которая уже повернула было голову, чтобы ухватить колосья, получает удар:
—
Тихая, печальная, безлунная ночь. Рассеянные по небу звездочки, редкие, как овес в поле, мерцают как-то устало, бесприютно и горестно… До нас все реже доносится шорох крыльев порхающих в лесу птиц… Справа, на другом краю поля, тянется редкая цепь скупо покрытых зеленью холмов. Они медленно и лениво отдаляются от нас, как стадо странных, плохо подстриженных овец. Вот одна залезла на другую, да так и застыла на ней. Солнце давно уже село. Последнюю полосу света на краю неба медленно гасит наплывающий вечерний туман.
Слева, сквозь тощие овсы, дрожат разбросанные огоньки.
— Деревня? — спрашиваю я.
— Наша деревня! — отвечает Мачей.
Он, видя, что у меня нет ни малейшего желания дать ему поспать, обреченно вздыхает, вынимает из-за пазухи глиняную люльку, плотно набивает ее махоркой и закуривает. Красноватый свет зажженной спички падает на его лицо, повернутое ко мне вполоборота, обрамленное лохматой шапкой и густой бородой.
—
— Что ж такая обедневшая?
— Так вышло… Помещик договорился с комиссией. Разве ж мы в этом понимаем?
— А евреи у вас живут?
— У нас нет. На нашей земле им нельзя, а на помещичьей…
— А помещики разрешают?
— Не задарма. Кто как… Есть, которые не слушают ксендза…
— Вредят они вам, евреи-то?
— Вредят? — Мачей бросает на меня изучающий взгляд, некоторое время молчит и потом добавляет: — А что они нам сделают? В поле они не работают. Не про них эта работа. Да и кто им ее даст, землю эту?
— Хороший вопрос!