Читать «Хидэёси. Строитель современной Японии» онлайн - страница 9

Вы много написали мне, и я этому очень рад. Прошу Вас, не волнуйтесь за меня!.. Для моих планов очень важно умиротворить Канто, а потом и всю Японию, вот почему я велю своим людям морить их голодом [войска Ходзё, укрепившиеся в цитадели Одавара]. Поэтому я должен остаться здесь до конца года; но я буду возвращаться раз в год, чтобы видеться с Вами, как и с юным принцем [его сыном Цурумацу, родившимся за год до того]. Не тревожьтесь!

Повторяю вам: не волнуйтесь за меня, потому что я чувствую себя все лучше и питаюсь регулярно.

Выходите и развлекайтесь и, прошу Вас, еще раз помолодейте, я Вас умоляю

(Boscaro. Р. 38–39).

Иногда он даже будет распекать свою жену — столь им почитаемую — за то, что она, на его взгляд, недостаточно занимается старой дамой:

Не будьте невнимательной. Если О-Мандокоро [его мать] окажется в слишком тесном помещении, она начнет чувствовать себя подавленной; прошу Вас, занимайтесь ею. Но если ее поместить в более просторное место, где есть водные потоки, она рискует подхватить насморк, и Вы не должны этого делать

(Boscaro. Р. 38–39).

Это не мешало ему придумывать все, что только возможно, чтобы окутать свое происхождение завесой густого тумана: получив фактическую власть благодаря обстоятельствам и таланту, командуя массой феодалов, которых родство по крови, пусть дальнее, часто связывало с императорским домом, сын скромного временного бойца из войск Ода, должно быть, не раз ощущал безвестность своих предков как нетерпимый провал. Тогда он мог допускать что угодно, в том числе свое полубожественное рождение, если этого требовала политическая необходимость. Он не останавливался ни перед чем, даже перед святотатством, и, лгать так лгать, в разговорах и письмах ссылался на буддийский сюжет о чудесах во время беременности: когда мать вынашивала его, — рассказывал он, — ей приснился вещий сон. В разгар ночи комнату залило солнцем, словно был полдень. Все ужаснулись, но гадатели предрекли, что ребенок, который родится, озарит четыре моря и подчинит своей власти весь мир.

Так Токитаро распространял легенду о себе самом — может быть, впадая в страшный грех гордыни, но в полном согласии с духом своего народа, поскольку тот, похоже, от этой легенды отказался нехотя. Эти героические, трогательные или нелепые сны описывались в японских школьных учебниках еще в начале XX в.; но кто сегодня может утверждать, что эти сказки, порожденные богатым воображением героя, в течение трех веков после его смерти не дали более важный импульс формированию психологии современной Японии, чем все политическое дело его жизни? Если так, вполне понятно, почему мы часто даем слово легенде: Токитаро никогда не принадлежал к тем, кто любит оголяться в жестоком свете прозаичной реальности.