Читать «Плюс-минус бесконечность» онлайн - страница 126

— Анжела! — не приближаясь, сурово позвал он. — Домой! Уезжаем!

Но упрямая девочка не обернулась — и пришлось самому идти к ней, чтобы взять за непослушную руку…

Ствол древней рябины сросся со столь же старым, зеленоватым от ветхости забором, вобрал его в себя, и уже непонятно было, на какой стороне, внешней или внутренней, растет могучее дерево. На одной из его толстых, но гибких ветвей, свешивавшихся на улицу, — удобно, прямо над проточной канавой — подвешена была обезглавленная телячья туша. Два хмурых пьяных мужика — вероятно, хозяин мяса и его на подмогу вызванный сосед — как раз выворотили в канаву лишние внутренности и принялись крючьями кое-как обдирать черно-белую, пунцовыми пятнами уляпанную шкуру; во дворе, в нескольких мятых и битых эмалированных тазах алели не забракованные потроха, скорей всего, предназначавшиеся для пирога и супа: легкие, печень и почки. Голова с маленькими, такими умилительными у живых телят рожками, в отдельном тазу торжественно возвышалась на столе — Илье показалось, что вместо глаз у нее вставлены наизнанку вывернутые раковины балтийских устриц… Зрелище было явно не для слабонервных — но человек пятнадцать местных детей, сбежавшихся с близлежащих домов и переулков, с деловитым спокойствием наблюдали за разделкой туши, не усматривая в этом языческом действе ничего особенно страшного, испытывая лишь здоровое любопытство будущих таких же рачительных и ловких хозяев…

Но не это сразило застывшего на месте Илью.

Прямо напротив места кровавого жертвоприношения, чуть в глубине двора, стоял низкий бревенчатый хлев с прорубленным крошечным окошком без стекол — и в него, вопреки невозможности, втиснута была такая же черно-белая, как и в тазу, только большая, живая коровья морда с перекошенным серо-сиреневым ртом, исторгавшим дикий, страстный, полный запредельной муки уже не животный, а, наоборот, совершенно женский вопль. Налитые кровью выкатившиеся глаза матери походили на огромные, мягкие розовые яблоки, невидящие, готовые лопнуть — но не видеть, как терзают ее ребенка; не обращая внимания на то, что в квадрат окошка не пролезала целиком даже ее голова, корова силилась протолкнуться через него всем телом — и заколоть рогами, в землю втоптать проклятого душегуба — которому она так доверяла: ведь именно он каждый день провожал ее с пастухом на пастбище, приносил ведро со вкусной холодной водой, выносил навоз на большой лопате, ободряюще хлопал по теплому боку, и даже сынка ее целовал, наверно, в пахучий пушистый нос… Ровно никто — ни дети, ни взрослые — не обращал на корову внимания: все были поглощены внимательным созерцанием сложного процесса обдирки, обменивались короткими деловыми замечаниями — просто потому, что все было естественно, нормально, как всегда, — но все же не каждый день, поэтому интересно.