Читать «Клуб для джентльменов» онлайн - страница 108

А навру ей с три короба! И так припру к стене, что ей останется только публично колоться. Но при этом исхитрюсь вывернуть дело наизнанку, чтобы думала, я ей великую услугу оказываю: добрый дядя из газеты оберегает ее от злых ищеек из отдела жареной информации!

Вслух я говорю:

— Есть способы, есть.

— А нельзя поточнее? Чтобы я не сел в лужу, договариваясь с серьезными людьми.

Что ж, намек ясен.

— Я убежден на все сто. Она мне доверяет — потому я убежден на все сто. Грэхем, дай мне довести дело до конца. Мне это сейчас вот как нужно!

Он опять вздыхает.

— Смотри, Гриэл, не запори дело от избытка энтузиазма. Если ты приставишь к голове девки пистолет, она может сгоряча запеть, а потом от своих слов отказаться. Ты сядешь жопой на ежа; что важней, я сяду жопой на ежа. А моя жопа предпочитает мягкое редакторское кресло.

— По-твоему, я дурак? Разве я сам не понимаю?

— Ладно, подожди еще минуту.

Жду. В трубке тишина. Вокруг меня шумит Ковент-Гарден. Пот течет мне на брови. Наконец слышу в трубке голос Грэхема:

— О’кей, Гриэл. Они говорят: если ты осилишь интервью — валяй, они пока будут держаться в стороне.

— Ур-ра!

— Но давай договоримся — не гони лошадей. Если она созреет для откровенной беседы — сообщи нам. Еще раз посоветуемся. В таких случаях интервью лучше вести на нейтральной почве, где ничто и никто не может спугнуть клиента. К примеру, из нашей практики, в номере отеля. Могу даже назвать пару более или менее приличных отелей, которыми мы пользуемся в таких случаях. Ты всё понял, Гриэл? Эй, Гриэл, ты всё понял? Ты меня еще слушаешь, а?..

Глава четырнадцатая

Сперва они звали меня Собакой, хотя именно они держались стаей.

А Дерьмом Собачьим меня стали величать позже — когда слова типа «дерьма» стали расхожей монетой.

Меня ненавидели не за то, что я плохо играл в футбол — а играл я действительно плохо, — и не за то, что мои спортивки были черт знает какой фирмы — а они действительно были черт знает какой фирмы.

Меня ненавидели, потому что боялись.

Они нутром чувствовали — нет во мне того, что правило их жизнями.

Они ненавидели меня, потому что не владели отгадкой, почему я такой не такой.

Они меня не понимали — и оттого всё их жалкое нутро восставало.

Ненависть ко мне была явлением в своем роде уникальным — единственным, что объединяло всех в школе: от учеников и их родителей до преподавателей. Все упивались этой ненавистью — независимо от своего положения в школьной иерархии. Разумеется, учителя могли выражать свои чувства ко мне только в пределах учительской. А родители, проходя мимо, ограничивались недобрыми взглядами в мою сторону.

Зато ученики отрывались по полной. Они ненавидели меня той особой, слепой и оголтелой ненавистью без тормозов, которую люди обычно приберегают для педофилов. На меня орали. В меня плевались. Узнав от родителей, почему моя мать знает имена всех шоферов грузовых машин в городе, они изливали свое презрение ко мне в дразнилках и колотушках. Им было противно, что существо вроде меня обретается хоть и на самом краешке их мира, но все-таки где-то отвратительно рядом.