Читать «Аппассионата. Бетховен» онлайн - страница 216

— О ком? Ничего не понимаю. Выражайтесь яснее, Францмейер.

— «Венская модная газета». Статью я обвёл красным карандашом.

Комиссар брезгливо развернул пожелтевший измятый газетный лист и громко прочёл:

— «Господин Клебер из Бреслау недавно закончил писать маслом портрет нашего знаменитого композитора Людвига ван Бетховена. Этот превосходный художник сумел точно передать не только внешний, но духовный облик гения...»

Комиссар прервался и задумчиво подёргал мочку уха.

— И задержанный бродяга утверждал, что он и есть Бетховен?

— Так точно, господин комиссар. Более часа он барабанил кулаками в дверь камеры с криком: «Я — Бетховен!»

— Он действительно немного не в себе, наш славный Бетховен, — ехидно засмеялся Хёфель. — Достаточно сказать, что он с кулаками бросается на любого, кто хоть мельком упомянет при нём «Битву при Виттории». А ведь именно благодаря этому произведению он и прославился. Но всё-таки он не настолько безумен, чтобы одеваться как бродяга.

— Приложите к протоколу, Францмейер. — Комиссар протянул подчинённому газету. — Завтра в восемь утра я лично побеседую с «господином ван Бетховеном». Передайте моей жене, что я скоро приду.

Позднее комиссар, зайдя в здание полицейского участка, на верхнем этаже которого находилась его квартира, заглянул в служебное помещение:

— Ничего нового, Грасман?

— Ничего, господин комиссар.

— Как ведёт себя задержанный?

— Спокойно.

— Ну тогда... — комиссар от души зевнул и прикрыл рот ладонью, — спокойной ночи.

— Спокойной ночи, господин комиссар. Осталось пожелать вам приятного отдыха.

Он снова приподнялся на топчане и сквозь зарешеченное окно увидел медленно уползающий за крыши полумесяц.

Он был одет как бродяга, и поэтому задержали его вполне справедливо, но кто виноват, что он выглядел именно так.

— Ты, Жозефина?

Потеряв слух, он всё чаще разговаривал сам с собой, ведь для этого не нужно было особой тетради, куда его собеседники обычно записывали свои вопросы и ответы.

Он склонил голову набок — эта поза в последнее время стала для него привычной — и с подозрением всмотрелся в темноту.

— Конечно, я ни в чём не упрекаю тебя, но почему, почему ты умерла? День твоей смерти — 31 марта — окончательно доконал меня. Ради кого мне теперь щеголять, как... как не знаю кто. Ты не видишь меня, а музыку я не слышу. Сейчас у меня такой ужасный вид... — Он криво улыбнулся. — На моём лице неизгладимый след желтухи. Видимо, у меня больная печень, как, впрочем, у Наполеона, которого дьявол забрал к себе с острова Святой Елены. Волосы изрядно поседели. — Он с сожалением развёл руками. — И хотя мне всего пятьдесят один год, но я чувствую, что метроном жизни уже отбивает в ритме престо. Так-так-так... В последний год я написал больше прошений, чем нот, и в результате добился своего. Мальчик принадлежит мне! Разумеется, далеко не все мои расчёты оправдались. Карл так и не попал к профессору Зайлеру, потому что ему отказали в выдаче паспорта. ...А вообще, ты знаешь, в моей голове, словно призрак, блуждает соната для фортепьяно, но я никак не подберу для неё подходящей темы. — Тут он мотнул головой. — Хотя нет, почему? Есть тема. Помнится, в Хейлигенштадте я кое-что записал. — Он встал, прошёлся по камере и неожиданно с силой ударил по табурету. — Маэстозо! Форте! Я могу играть здесь точно так же, как и на роскошном фортепьяно, которое прислал из Лондона один мой почитатель. Но мне нужен свет! Эти негодяи заперли меня в тёмной камере. Я им сейчас дверь табуретом выбью.