Читать «Аппассионата. Бетховен» онлайн - страница 165

Французы шумно загомонили, перебивая друг друга:

— Что он сказал?

— Он оскорбил императора?

Один из офицеров поспешил успокоить своих собратьев по оружию:

— Не стоит обращать внимания на слова безумного музыканта Бетховена. — Он поднял бокал с шампанским. — Я пью за победу вашего контрапункта над пушками повелителя Европы!

Все дружно расхохотались, а Бетховен в ярости закричал:

— Я принимаю вызов! Что такое повелитель Европы по сравнению с повелителем всего мира?

Затем он буквально пулей вылетел из кофейни.

Это время называли «смертоносным миром», но, очевидно, оно несло смерть исключительно доброму и хорошему, давая жизнь всему подлому и злому.

Какие надежды он возлагал на своего ученика эрцгерцога Рудольфа! Он так хотел исполнить в Шёнбрунне свои Седьмую и Восьмую симфонии! Ничего не получилось. Помешали интриги и гнусное поведение обоих государей. Император Франц откупился от Наполеона своей дочерью Марией-Луизой и отдал на расправу оккупантам героически сражавшегося с ними предводителя тирольских повстанцев Андреаса Хофера. В свою очередь, король Пруссии предал майора Шиля и его офицеров. В глазах Бетховена они были недостойны звания коронованных особ.

Со слухом дела обстояли всё хуже и хуже. Он уже почти смирился с этим, но теперь дьявол мучил и его тело. Компрессы из волчатника не принесли никакой пользы, равно как и пиявки, которых ему прикладывали за ушами и к животу. Затем доктор Мальфатти, его лечащий врач после смерти доктора Шмида, безапелляционно заявил:

— Пиявки сделали всё, что могли. Увы, но Борей вам лютый враг.

Доктор Мальфатти брал за визиты весьма солидную плату и, наверное, мог придумать что-нибудь получше. В другое время года он, безусловно, возложил бы вину не на северный, а на западный ветер, именуемый Зефиром.

Не прибавила здоровья история с «Эгмонтом». Дирекция Венского театра пожелала создать музыкальное оформление не только для этой пьесы Гёте, но и для «Вильгельма Телля» Шиллера. Бетховен хотел написать музыку именно для неё, но тут ему дорогу перебежал гораздо более известный композитор господин Гировец, и сделал он это исключительно из зависти и подлости. Впрочем, точно так же поступил и камерный композитор и придворный капельмейстер Сальери, издавший распоряжение, смысл которого уж никак нельзя было истолковать превратно.

Согласно ему, любой музыкант, хоть раз сыгравший произведение Бетховена, подлежал немедленному увольнению из оркестра господина Сальери без права приёма обратно.

От грустных размышлений Бетховена оторвал приход маленькой девочки, которая иногда приносила ему почту.

— Ты пришла с доброй вестью?

— Не знаю.

— Так, одно письмо из Фрейбурга в Брейзгау, значит, от близкого друга, а другое из Кобленца. Спасибо.

— Пожалуйста. — Она с поклоном присела, но не торопилась уходить.

— Ты свободна.

Девочка подёргала за кончики своих косичек.

— А, понимаю, ты хочешь есть, бедное дитя?

— Да.

Бетховен улыбнулся. Он любил детей, ибо они вели себя совершенно естественно, без всякой фальши. К сожалению, взрослея, они овладевали искусством лжи и притворства. Он вскрыл перочинным ножиком первый конверт и перехватил заворожённый взгляд девочки, устремлённый на стоящую на шкафу пёструю фарфоровую конфетницу.