Читать «Дай оглянуться... Письма 1908 — 1930» онлайн - страница 27
Илья Григорьевич Эренбург
Бродя, зашли в деревушку итальянского типа, на площади перед церковью играли мальчишки, вечерело. На церкви солнечные часы, стертые, на фасаде романском и издевка закатного уходящего солнца —
Вы помните нашу беседу о «бунте против Божества» — там и он смирился. Не обрел Его в себе, но покорился, как злому хозяину подыхающий пес. Мне кажется, что я начинаю примиряться с миром, но это не радость, даже не мудрость, а какая-то великая сонливость.
Вот видите, до чего дошел или, вернее, досидел Ваш ленивец?
Пишите и присылайте стихи. Получили ли мое «Представление»?
Я весь в безысходном поиске заработка и пр<очей> скуке. Пока ничего не выходит.
До свиданья.
Ваш Эренбург
155, B-d Montparnasse.
Впервые — Страницы, 99-100. Подлинник — ФВ, 22–23.
34. М.А.Волошину
<Из Парижа в Биарриц, сентябрь 1915>
Милый Максимилиан Александрович, сегодня получил Ваше письмо из Eze’a. С Парижем я освоился, но жить здесь теперь не очень легко.
Вести из России были ошеломляющие и перед ними душа — шатка. Сегодня газеты более спокойны о русских делах. Публика здесь томится и бедствует. Единственное, что успокаивает, это Париж (без людей), дождь и туманно.
В Ваших последних стихах о войне (Богаевскому и др.) слишком много непозволительного холода. И это странно теперь как раз. Насколько более потрясают «В эти дни» и др. «Пещера нимф» мне нравится. Что еще написали?
На днях прочел в Сев<ерных> 3<аписках> стихи Цветаевой новые — они очень хороши. Она бесконечно повзрослела. Где она теперь? Имели ли вести от нее?
Посылаю свое последнее стихотворение. С книгой все неопределенно. Ищу работы, пока безуспешно.
У Маревны день на день непохож — то бодра, то настоящая хворая тварь.
На днях напишу больше. Пишите.
Ваш Ленивец
Впервые — Страницы, 100. Подлинник — ФВ, 25.
35. М.А.Волошину
<Из Парижа в Биарриц,> 27 <сентября 1915>
Дорогой Максимилиан Александрович, отчего Вы молчите? Я посылаю Вам отсюда уже третье письмо. С Маревной очень тяжело. Она разнервничалась до крайности, никто не может с ней общаться. В здешней обстановке разыгрываются сцены, которые прямо напоминают Достоевского. Я провожу с ней полдня, к счастью, я теперь очень сдержан и у нас довольно гладко все идет. Но иногда третий кто-нибудь… Впрочем, Вы знаете все это. Во-первых, ей надо к доктору, во-вторых, конечно, деньги, хоть немного.
Я прочел статью Бор<иса> Викт<оровича>, которую вы прислали. Это очень дурно, первая половина, о том, что думал художник, когда его убивали, — просто пошлость, вторая о рабочих Марселя и Лиона и о Belle France — глупость. Это вроде «То, чего не было». Так писать вообще нельзя, а теперь как-то стыдно даже.
