Читать «Материнский кров» онлайн - страница 5

— Та я и сам тех духоборов красной юшкой напоювал добре…

Отец долго служил в Петербурге и оттуда привез это ругливое словечко. Кто не понравится, на того и кричал: «Духобор!» Что оно означало, редко кто догадывался из станичников, и его самого за строптивый нрав прозвали Духобором. И к Ульяне перешли в наследство его крепость в кости и напористость. Она и в жизнь входила не слабыми шажками — смело вышагивала и вокруг высматривала, своим умом смекала, что к чему, и двух младших сестриц с собой выводила.

Пришло время садиться за парту, Ульяшка в попятную:

— Не пойду в школу!

— Почему?

— Там учеников линейкой по голове бьют. Не хочу, чтоб меня чужой дядько каждый день бил по голове.

Родители решили: да, с твоим характером, Ульяшка, тебя там будут на дню по нескольку раз бить. И насильно в школу не погнали: дома будешь работницей и нянькой, для этого грамота не нужна.

Впряглась строптивая средняя дочка Конона Глущенко с малых лет в крестьянскую работу. Землю пахать — Ульяшка ведет в борозде коней и быков. Пшеницу жать — она с серпом или снопы в копицу ставит, перевязывает. Со степной работы семья в станицу возвращается — Ульяшка без дела в подводе не сидит, правит конями, вожжи подергивая и кнутом помахивая. Отогнать надо коня на водопой — садится ему на спину и скачет, уцепившись за гриву и пуская коня наметом, большими скачками, тогда не так трясет босоногую наездницу.

В бедовую дивчину Ульяшка росла-перерастала. Где другая промолчит, стерпит, там она обязательно шуму наведет, не простит обиду, обидчика надолго запомнит. А уже надвигались на станицу грозные события, началась мировая война, и скоро с турецкого фронта привезли тифозным среднего брата Семена, в беспамятстве тот прометался и угас. В гражданскую войну ушел воевать и не вернулся старший брат Алексей, а чуть позже привезли в станицу бездыханным младшего, Федора. Мать заболела, слегла и больше не поднялась.

Время голодное после гражданской войны настало, в ее семье был один казачий надел на восьмерых едоков, и тот засухой спалился, значит, идите, казачки, в наймички. Подрядилась с сестрой и другими станичными девчатами сортировать табак у грека Кизириди. Денег за работу богатый грек не платил — давал два раза в день кукурузную похлебку. К вечеру Ульяна уморилась и прикорнула за табачными ящиками, а сестра Орина взяла огарок хворостинки и нарисовала ей сажей усы. Пробудилась от крика: «Грек идет! Грек идет!» В круг девчат села и попала под общий смех. Смеялись подружки, пальцами в нее тыкали и еще больше хохотали. Она глянула на кофту, не расстегнулись ли пуговицы, прошлась гребенкой по волосам. И тут под навес табачного сарая шагнул высокий чернявый красноармеец в шлеме со звездой, в серой шинели и в лаптях.

— Подайте табачку отставному солдатику, — схристарадничал он и крутнул лихой ус. Вгляделся в кружок девчат, перебирающих при свете двух керосиновых ламп листья табака, задержал глаза на Ульяне: — А, кавалер у вас свой уже есть? Пустит в компанию?