Читать «Кавалер из Беневенто» онлайн - страница 4

Руслан Омаров

— Луч света? Что еще за вздор!

— О да, луч, но не всякий луч, а тот — особый, который в Вечном Городе, в церкви Святой Марии над языческим капищем Минервы, пал на сиденье скамьи, когда вы шли из исповедальни, исполненный столь ненадежного раскаяния. И такова была игра этого луча, что сами собой вспыхнули самоцветные камни на переплете забытого кем-то псалтыря, помните? Вы наклонились, чтобы рассмотреть инкрустацию — старинной и весьма искусной работы, — как вдруг заметили женщину, искавшую ее…

— Ты прав, купец, как же ты прав!

— Еще бы! Вы подобрали и протянули ей этот крошечный томик — а он был так нарочно и так изящно мал, что ваши с ней пальцы почти соприкоснулись — и тогда впервые заглянули ей в глаза. Но прежде вы этот переплет поцеловали, напомнив в свое оправдание из Иисуса Навина: «Да не отходит сия книга закона от уст твоих». На что она заметила: «Судя по тому, как двусмысленно вы богохульствуете, я застала вас где-то в промежутке между исповедью и епитимьей». Так это было?

— Так, — смеюсь я. — А я сказал ей: «Не для таких ли нечаянных свиданий Господь и предусмотрел этот промежуток? И можно ли успешно каяться, если грешнику не послан луч искупления, а вы, госпожа, и есть такой луч!»

— Эту даму, сударь, звали…

— …Виоланта Рената!

— Несомненно, Виоланта Рената, маркиза Алерамичи ди Чева, молодая вдова. Пьемонтская Аспазия, лигурийская Клеобулина, равно искушенная в философии, поэзии, музыке и науке наслаждения — она стала вашей подругой на зависть знатнейшим мужчинам итальянского дворянства и клира. В ее палаццо на Авентине вас принимали наравне с князьями и художниками, там вы блистали так, как нигде и никогда!

— «Блистал», — язвительно признаюсь я, сырой помещик из Кампании. — Ибо в огне таланта, вкуса и утонченности таких людей, как кардинал Оттобони, Скарлатти, Тревизани и князь Массимо, Вивальди, Дзено и Ариости, способен заблистать гранями даже самый тусклый булыжник.

— Тем не менее, они ценили в вас остроумие, — учтиво отвечает купец. — Хотя и несколько едкое.

— Предлагаешь гордиться тем, что от меня осталась две-три салонных шутки?

— Да ведь и это немало, сударь, в столь непостоянный век. Здесь — пара острот, там — пара дуэлей, добавить еще несколько пустяшных интриг — и вот перед нами достаточный портрет кавалера из свиты архиепископа Беневенто, каким мы его застаем при дворе. Наполовину вельможа, наполовину слуга. Наполовину игрок, наполовину игрушка. Сын своего времени, который самые цветущие годы провел в Риме, Флоренции и Неаполе, одной ногой стоя на дворцовом паркете, а другой — на уличной мостовой.

— Позиция, далекая от равновесия.

— И от грациозности, ей богу! Но в чем достоинство молодости — она расстается и с тем, и с другим — вместе с одеждой, прямо у подножия кровати. И все себе прощает, когда перламутровые зубки впиваются в плечи, когда пальцы ласкают кожу, когда тела сплетаются и когда самое ложе любви начинает содрогаться, как подошва Везувия. Сладость этого возраста в том, что он любую скромность оставляет за порогом будуара и бахвалится подвигами страсти не меньше, чем подвигами сражений, не так ли?