Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1» онлайн - страница 37

Он с ума сошел. Он дальше не поедет. Маршрут № 04718 литер А пятьдесят четыре вагона на Новороссийск под канадскую кукурузу.

— Товарищи, во-первых, вы не волнуйтесь, а во-вторых, вы не имеете права отказываться. Это — саботаж. Раз вы приняли паровоз с места…

— Не могу!

— Что?

— Другой паровоз давайте.

— Вы поедете с этим паровозом.

— Не поеду!

Пожали плечами. Вышел машинист снега белее, зеленей ночи. Лицо под картузом в мучительный треугольник обрубилось. Растерянный… Все равно! Пошел не к паровозу, а в сторону. Крадучись. А когда путевку принесли, не было его. Искали. Пропал. Стояли несколько часов. Охрана на ноги встала. С винтовками по ледяным платформам. Пропал. Голоса в ночи злобные.

— Так-таки утек Гаврило, чортово рыло. Ах, мать его растудыть его тудыть!

Стояли еще несколько часов. Сняли с пассажирского машиниста и снова в бездорожье пятьдесят четыре лязгают каленым морозным железом. Задыхается от усталости перегретый паровоз. Поршни разболтались.

Но ехать надо.

Куда?

Все равно. Лишь бы вперед, лишь бы не стоять на занесенных сугробами станциях. Едет народ в пятидесяти четырех — с барахлом в мешках, с мыслью тайной под папахами, шлыками, шапками-уханками, о чудесной стороне, золотой стороне-Кубани. Едет с ними и Любушка…

* * *

Забилась она в угол туго, часами ноги не переменить, рукой не двинуть. День, день, день и еще день, а потом и совсем забываешь про ночи и дни. Ночью часы томительные, бескрайние, а день, как ночь. Человек с человеком бок-о-бок. Человек от человека мыслишку тайную прячет, не выкрал бы кто. Да и не бояться нельзя. Народ разный, народ зверь. Горло перегрызет. Кто его распознает?

Бок-о-бок, человек с человеком. Тайная мыслишка, точно краденая покоя не дает. И нет терпения молчать. Баба старая в повойнике, в деревянном кожухе сжалась в землистые морщины и Любушкиному плечу говорит. Поговорит, утрет сизые, толстые губы и снова говорит:

— Тебе, девушка, ничего. Мне поплоше твого будет. Оттеда горя наберешься, слезами изойдешь.

У Любушки сердце болит, беду чует. Боится спросить бабку, почему ей-то ничего, а ей поплоше будет.

— Туда все порожняком железная дорога идет, а оттеда свинец на веревочке. Красноармейцы в ружьях стреляют. А едешь с голоду. Не ехать нельзя. С голоду, девушка. Девять ртов семейства. Тебе, девушка, ничего, у тебя титьки молодые, с лица пригожая, тебе хоть пудов пять вези. В какой угодно вагон заберут. Каждому лестно. Еще и кофеем напоют.

— Что ты, бабушка?

— Нас стали снимать в прошлый раз с вагона, от Ростова ехала. Я туда — я сюда — тык, тык, дело было к ночи. А на меня красноармейское войско с ружьями. Что ты тут будешь делать? Я под вагонами, да под вагонами. Было убегла, истинный господь! Глядь, в одном вагоне только двое. Два учителя товар всякий для школ своих везли. Пустите — гонят. Я им два рубля серебряных. Смягчились. Лезь, говорят, да за битоны прячься. А к ночи сам охальничать стал надо мной. Утром, когда увидел, стыдно, должно, стало, что старую мучил. Сам на станцию ушел, а другой меня из вагона выгнал, а рубли не отдал. Будешь приставать — арестую, говорит. Ну, и пошла, заплакала.