Читать «Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1» онлайн - страница 100

— Ничего подобного. Это не ваше дело!

— Виноват-с… Так и скажу: лесу не будет!

Мартын Петрович недружелюбно посмотрел вслед Якову Григорьевичу.

«Вот дьявол, паутину плетет для меня. В шею гнать следует!»

Не раз и не два проходил мимо постройки Дема. Смотрел на просторный дом: что и говорить, хорошо бы в нем первую ступень. Смотрел на лесопилку позади двора и думал:

«Сотню бы машин сюда поставить. Э-эх ма!»

Как-то утром Дема был у председателя исполкома. Вот тоже человек! Не сдержался, все до конца перед Демой выложил:

— Батьку твоего оченно жалею. Вместе с ним попали в этот проклятый овраг. Так что по своей молодости ты зря хочешь обидеть человека.

— Но как же, товарищ? Школа разваливается. Прямо, что называется, у себя под носом.

— Правильно. А я тебе скажу: у меня своя жизнь разваливается! Поговорим-ка откровенно, по-коммунистически.

— Ну?

— Слушай вот. Жена с семьей заела. Пришлось дом свой надвое разделить. Перегородку из толстых досок соорудил. В одной половине у меня жизнь в таком виде. Приходят ко мне мужики и с ними всякий разговор у меня насчет Антанты, облигаций и безбожья. Книжками, газетами, плакатами отгородился, в уголке Карла Маркса водрузил. Иной раз мужичишко и перекрестится на него: Не беда. Ну-с, а в другой половине совершенно иначе. Боязно говорить… Жутко… Вчера это было. Как раз под воскресенье. Сижу и голову повесил. Лампадка под образами моргает. Детишки на кровати молитвенник зубрят. «Царю небесный, утешителю…» Гости у жены засиделись. Целовальник прежний, Яким Никанорыч, и председатель церковного совета. Этот самый церковник — первый подхалим. У него всегда все «к примеру сказать». Ну ладно, сижу. Жена теленка у целовальника покупает. Надо торговаться с ним. Торгуюсь. Церковник разводит мазню насчет падения нравственности. «К примеру сказать», почему я с православным именем и почему (тоже к примеру) не зову детишек Полканом и Буренкой. Ах, ты каналья, думаю. Убеждать его в семейной половине, где лампадки и образа, как можно? Позвал за перегородку. Не согласился.

— Оченно у тебя там, Макарыч, слова напечатаны неподходящие.

— Какие такие неподходящие?

— А вот хотя бы насчет Тихона. Грешно так обижать святейшего.

— Ну, что тут с ним делать?

— Да тяжеленько тебе приходится.

— Это еще что! Поп с молебнами то-и-дело ходит ко мне на дом. Что вы скажете? Партию, мол позоришь? А ну-ка, попробуй перестроить семью? попробуй!

Дема молчит.

— Двойственная наша жизнь, товарищ. Завидую тебе, — цельным ты человеком живешь и никто тебя за хвост не тянет. А нащет школы вот что: делай, как хочешь. Авось Мартын Петрович не обидится.

Еще более горечи набралось внутри Демы. Вышел из помещения совета и, грустный, задумчивый, пошел по улице. Некуда было спешить и некуда было деваться. Поднялся по отлогому скату на самый верх, откуда весь городок казался беспорядочной кучей сброшенных вниз деревянных ящиков. А рядом лес.

Вот здесь, не дальше как вчера гулял он, Дема вместе с Ольгой. Почему-то особенно радостной, счастливой казалась Ольга. Как ребенок, бегала взапуски за привязавшимся щенком. В молодом теле играла неиспорченная горячая кровь. В глазах жажда жизни и счастья. Какого счастья — не все ли равно!