Читать «Воспоминание об эвакуации во время Второй мировой войны» онлайн - страница 49

Из воспоминаний Левы:

«Когда в госпитале мы с мамой подошли к палате глазного отделения, медсестра, которая нас сопровождала, предложила мне одному с ней пойти к раненым. Ее интересовало, узнаю я папу, или нет? Мы с медсестрой зашли в палату, а мама осталась в коридоре. Палата, как мне показалось, была довольно просторной. В палате вход был слева, со стороны большей стены. Примыкая к левой (меньшей) стене, посредине стоял стол. Окно в палату было одно, и оно находилось напротив входа. Таким образом, стол был между входом и окном. Кровати, их было пять, стояли вдоль стен. Первое, что бросилось в глаза — это то, что у всех раненых были полностью перебинтованы лица. Мы с медсестрой медленно шли вокруг стола, проходя мимо кроватей, и я, оглядывая раненых и всматриваясь в их лица, пытался узнать папу. И только, обойдя стол, я увидел возле окна раненого с перевязанным одним глазом. Это был папа. Я кинулся к нему и заплакал. Потом зашла мама. Она наклонилась к нему. Обняла его. А в палате стояла тишина и только медсестра прикладывала к мокрым глазам платочек. Так я встретил папу.

Когда же настало время уходить, я стал просить медсестру, и папа поддержал, разрешить остаться с папой. Она вышла, видимо, получить разрешение у начальства. Через некоторое время она пришла и сказала, что я могу остаться. Я пробыл в палате два дня. Все эти дни я рассказывал стихи, пел песни. Бывало так, что приходилось повторять, а то и по нескольку раз. Но больше всех по их просьбе я пел Гимн Советского Союза и «Махорку».

Эх, махорочка, махорка,

Породнились мы с тобой.

Вдаль глядят дозоры зорко.

Мы готовы в бой, мы готовы в бой.

Когда я раненным говорил, что больше я не знаю, они просили вновь спеть эти песни. Как я понял потом, им просто хотелось слушать (они соскучились) мой мальчишеский громкий, даже очень громкий, голос. А слух у меня был. Суровость и жестокость войны, да еще такое тяжелейшее ранение наложило свой отпечаток на восприятие жизни.

Еще, чем запомнились мне эти два дня, так это обилием сладостей, которые лежали на столе. Это была палата тяжело раненых. Печенье, пряники, шоколад (!) и пр., и это в те годы войны, когда и хлеба не всегда было дома! Как и всем раненым, еду приносили и мне. Мне, не то, что позволяли, но и предлагали, есть со стола все, что я хочу. Было очень неловко, но, тем не менее, я эти сладости все же с удовольствием ел.»

Помню ночь 9 мая 1945 года. В нашем здании, где жили в основном семьи офицеров, ночью послышались громкие голоса. Говорили и смеялись все громче и громче. В

дверь к нам постучали. То была соседка, жена майора, которая сказала мне, что война закончилась. И, хотя мы по сводкам с фронта ожидали, что вот-вот окончится война, сообщение очень обрадовало. Мы вместе пошли на митинг, который устраивался на главной площади города. Женщины и дети, старики и больные, заспанные, небрежно одетые, все, кто мог, толпились на площади. Всеобщая радость, ликование. Война закончилась. Каждый хотел вновь и вновь услышать о конце жестокой войны, породившей смерть, разруху, вдов и сирот. Смотришь на лица людей — у всех на глазах блестят слезы радости, а неподалеку кто-то всхлипывает. Это женщина вспоминает печальную весть о гибели сыне, или мужа, брата…. Казалось, этот день положил конец всем мукам и переживаниям.