Читать «Воспоминание об эвакуации во время Второй мировой войны» онлайн - страница 48

Амалия Арташесовна Григорян

Продержав некоторое время в милиции, мой паспорт и пропуск все же вернули. Мы прописались в Ленинакане. Я снова увидела места, о которых все это время мечтала. Шла по улицам города, рассматривала все вокруг, и была, пожалуй, похожа на человека, который все пьет и пьет воду холодного родника, но никак не может утолить жажду. Все вокруг меня радовало: и то, что город не разрушен, и то, что все живут мирно, под своими крышами. Потом из Еревана приехала моя мама, и меня с детьми увезла в Ереван. Мама, брат, сестра и другие наши родственники, потерявшие уже надежду увидеть нас, были счастливы, что мы целы и невредимы.

Через 3 месяца я по ходатайству военкомата получила квартиру: одну комнату в 3-этажном здании с общим коридором, так называемый ДОС — дом офицерского состава. Обрадовалась, что мы сможем теперь жить как все люди, по-человечески. В 1944 году большинство людей все еще переживали тяжелые условия жизни. Нам тоже вначале было несладко. За время скитаний мы совершенно обеднели. Оказались в большой нужде. Но помогли заказы на шитье одежды. Как я была рада, что в свое время выучилась на курсах кройки и шитья! Днем и ночью шила одежду по заказам, чтобы на заработанные деньги поддержать наше существование. Единственным успокоением было то, что мы имели свою комнату, жили под своей крышей. По вечерам следила за приготовлением детьми уроков, а потом продолжала шить. Постоянно напряженная работа по вечерам, иногда и за полночь, отрицательно сказалась на моем здоровье. Я стала плохо себя чувствовать, и часто, оставив работу незаконченной, ложилась спать. Как-то я заметила, что Лева ест обед без хлеба.

— Я оставлю хлеб тебе, чтобы ночью, работая, ты не голодала, — объяснил он.

Я рассердилась и отказалась от хлеба. Было трогательно ощущать чуткость моих малышей.

Росло беспокойство за Христофора. Я всегда сообщала ему, где мы находимся. Но связь наша часто прерывалась. Прошло много времени в ожидании вестей от Христофора, пока, наконец, не получили от него письмо. Обрадовались, но содержание письма было тревожным. Он писал из Ростовского госпиталя. О подробностях ранения ничего не сообщал. Писал, что скоро начнет ходить. Хотя почерк был его, но настораживал обратный адрес на конверте — «глазной отдел». Через некоторое время его перевели в Тбилисский госпиталь. Мы поехали к нему на свидание. Я, его брат Васак и Лева. Медсестра первым повела к нему Леву. В палате было много больных, но Лева сразу узнал отца и бросился к нему в объятия. Медсестра вышла из палаты растроганная. Потом вошли и мы. Братья тринадцать лет не видели друг друга. Было и радостно и больно: Христофор во время Яссы-Кишиневской операции потерял правый глаз, был ранен в ногу.

Мы встретились в Тбилисском госпитале: я измученная скитаниями, он — отвоевавший, весь в ранениях. За время пребывания на фронте он получил шесть ранений. Через четыре года разлуки нам многое о чем было рассказать друг другу. Но говорили мы мало, а понимали очень многое… Видя в госпитале совершенно слепых, безногих и безруких, я благословила судьбу, что Христофор вернулся таким. То, что в том бою он остался в живых, казалось мне чудом.