Читать «Как я любил тебя» онлайн - страница 241
Захария Станку
Лицо у сестры становится совсем печальным.
— О ком же ты хочешь чтобы мы говорили? О маме? Мама умерла. Она умерла, и мы ее похоронили. Давай о ней поговорим
Забывать! Забывать маму, которая родила и вырастила нас, маму, чье сердце тревожно билось за каждого из нас. Теперь ее жизнь кончилась. И для каждого человека наступает мгновение, когда жизнь его кончается, когда жизни его наступает конец!
Мама умерла, и мы должны забыть ее.
«Что такое забвение, Зэрикуце?»
Пьют карлики, пьет Сорян, пьют тетушка Уцупер и ее Лауренц, пьет моя тетка Чуря и все пять, шесть или семь сестер отца. Не отстает от них и Костандина. А потоки дождя все низвергаются на наш дом, на село, на поля по всей округе.
— Такой дождь, наверно, был во время потопа.
— Наверно.
— Ха-ха, — смеется Слепой Веве, — ха-ха-ха! Вот уж дождик был во время потопа, это тебе не шутка! Нешуточный был дождь.
К нам в сени пробирается щенок Чурка. Он был во дворе, под дождем. Ему стало холодно, и вот он идет к очагу, зная, что иногда там трепещут какие-то красные крылья, от которых веет теплом. Возможно, что огонь — это петух с большими крыльями, телом из дыма, ногами из раскаленных углей. Огненный петух бьется, машет крыльями, то подскакивает, то приседает, но никак не может взлететь, потому что ноги его прикованы к очагу.
— Когда наш сынок был на войне, мой муж, Пеуне Ваке, почитай каждый день вздыхал: «Эх, жена, жена, жив ли еще наш парень?» — «Жив, как ему не жить, ведь мне еще никакого знамения не было: правое веко у меня не дергалось, а оно у меня всегда к беде дергается, и что виноград я ем, этого тоже не снилось».
Я смотрю на свою тетку Уке с некоторым удавлением.
— А-а… ты, наверно, позабыл! Когда снится, что ешь виноград, обязательно случится несчастье. Ведь виноградины — это слезы, настоящие большие слезы, Зэрикуце.
— Я ничего не забыл, тетушка Уке.
Она продолжает грызть обожженную глину, хрустит, хрустит и хрустит… Моя сестра Евангелина присела в одном углу, Рица — в другом.
— И почему умерла моя девочка? И зачем она понадобилась богу? И чем это прогневила бога моя дочка? Одну мою дочку взял, а другой мне не дал. И муж мой, Ангел, вернулся с войны больной. Больным пришел, больным и остался, харкает, едва ноги таскает, ни живой, ни мертвый… А кто же будет за нас работать? Как мы жить-то будем? Сыновья — так они еще маленькие…
— А Стела, Стела-то как будет жить?
Родственники, свойственники, знакомые, которые еще не разъехались по домам, едят и пьют, потом снова едят, снова пьют и опять едят.
Насквозь промокший, входит в дом отец, о котором мы совсем забыли. Он отряхивается — но разве можно стряхнуть с себя воду? Отца пробирает дрожь.
— Подумать только! Так заснул на траве, что ни гром, ни дождь не разбудили. Вот Чурка разбудил меня.
Щенок вертится у порога, он тоже отряхивается, так же напрасно, как отец, пытаясь стряхнуть с себя воду.
Моя сестра Елизабета открывает сундук, достает оттуда какую-то одежду моего зятя Сэмынце и протягивает отцу:
— Пойди в комнату, переоденься.
