Читать «Как я любил тебя» онлайн - страница 234
Захария Станку
— Один пойдешь?
— Один. Братья ушли куда-то во двор. Наверно, спать легли. Может, уже спят.
— Не думаю.
Потихоньку выйдя со двора, я поднимаюсь на железнодорожную насыпь и усаживаюсь на траву подальше от рельсов. Как бы ни шел поезд, медленно или быстро, он все равно меня не заденет, если я сам не захочу лечь под колеса. Луна в небе почти совсем растаяла. Воздух стал холодным. Трава вокруг покрылась крупной круглой росой. Я продрог. Нужно бы встать и побегать, чтобы согреться. Но я поступаю иначе: ложусь на бок и подкладываю руку под голову. «Хочу спать, — твержу я про себя, — хочу спать… хочу…» Я закрываю глаза и пугаюсь, ощутив, что веки у меня холодные как лед. «У меня застыли глаза, — вдруг подумалось мне. — У меня застыли глаза, и я начинаю слепнуть, как сестра Евангелина. Я тоже начинаю слепнуть». Эта мысль пронзает меня, словно раскаленное железо. Я в страхе вскакиваю и открываю глаза. Какая радость: с глазами все в порядке. Я вижу, как постепенно тает ночь, иначе говоря, вижу, как светает. Наш сосед, дурачок Санду, тоже проснулся. Он колотит палкой по стволам акаций и ругается.
Я спускаюсь с железнодорожной насыпи. Дурачок, заметив меня, залезает на плетень и спрашивает:
— Вы чего делаете? Ждете, когда тетя Мария воскреснет? Не воскреснет, так и знайте.
— Знаю, знаю, Санду, что не воскреснет. Мертвые не воскресают.
— Тогда чего же вы не расходитесь по домам? — спрашивает дурачок.
— Разойдемся.
— Тетя Мария была добрая. Сколько раз она кормила меня.
Я чувствую страшную усталость. Наш дом и двор еще полны народу. Небо светлеет. Дядя Думитраке держит стакан. Время от времени он подносит его ко рту, отпивает вино и облизывает губы.
— Видишь ли, дурачок, что живет через дорогу, не такой уж дурачок, как думают люди.
Ему отвечает Слепой Веве:
— Эх, как бы было хорошо, если бы я не был таким слепым, как считают люди, если бы я хоть немножечко видел, хоть самую капельку, хоть совсем чуть-чуть, но только бы видел.
Тетка Аника смеется.
— Ох уж этот Веве! Да если бы ты видел, то не был бы слепым, а был бы как все люди.
— А я не как все люди, потому что я совсем не вижу, совсем-совсем.
Слепой Веве до дна выпивает свой стакан, потом шарит рукой по столу, находит бутылку и опять наливает полный стакан.
Моя сестра Евангелина снова подходит ко мне.
— Ты слышишь, Зэрикуце, слепой — он уже не такой, как все люди. Слышал, что сказал Веве?
— Понятно, что не такой. Слепой — он и есть слепой, а здоровый — значит здоровый.
— Я хочу быть как все люди. Не хочу быть слепой, Зэрикуце, не хочу остаться без глаз.
Молчу я, молчат и все остальные, даже тетушка Уке. Зато она не перестает грызть обожженную глину. Глина скрипит у нее на зубах, и это очень похоже на звук, издаваемый жерновами. А челюсти тетушки Уке и есть жернова, самые настоящие жернова.
— Я стала слепнуть, Зэрикуце, неужели ты не понимаешь? Стала слепнуть и скоро буду слепая… совсем слепая, как чурбан. Какая это жизнь!
А у меня какая жизнь? Что это за жизнь? Умерла мать… Я приехал… увидел ее… увидел уже мертвой, а потом похоронил. Когда ее хоронили, по ее мертвому телу ползали муравьи, а над ней гудели пчелы. Родственники и свойственники… Друзья и знакомые… Знакомые и незнакомые… Отец, который порой шепчет, а иногда почти кричит от боли: «Мария, Мария! Как я любил тебя, Мария!»