Читать «Только Венеция. Образы Италии XXI» онлайн - страница 293

Или финал выглядит как пародия на happy end? Я ставлю знак вопроса, и он, думаю, возникает у каждого, кто слушает «Коронацию Поппеи» осознанно: наслаждение от божественных звуков сплетающихся женского меццо и контратенора, так называемого «мужского сопрано», ни на минуту не заставляет забыть о кровавом пути, приведшем Поппею к столь счастливому финалу. В дуэте есть прельстительная монструозность, и финал норвежской постановки, когда Поппея (Биргитте Кристенсен) и Нерон (Яцек Лящковский), изнемогая во всё и вся растворяющей исступлённости своего любовного единения, собственноручно убивают одного за другим всех остальных персонажей оперы, за исключением богинь, и, сияя счастием обретения друг друга, обнявшись, распевают Pur ti miro, Pur ti godo в луже крови, полностью адекватен замыслу оперы. Это, конечно, то, что интеллигентский обыватель обзовёт осовремененным, хотя в постановке Тандберга современность осмыслена в категориях вневременного, в чём он в данном случае следует Монтеверди, также осовременено-вневременно осмысливающего античность. «Коронация Поппеи» Монтеверди – потрясающее действо о сексе, то есть о взаимоотношении полов, и все возможные вариации отношений полов («всех полов», хочется добавить), от невинности до расчетливой пресыщенности, в его опере и продемонстрированы. Норвежская постановка великолепнейшим образом оформила – и сохранила – ту связь сиюминутного и космического, что присутствует в «Коронации Поппеи» Монтеверди. Постоянно повторяемое слово sesso, «пол» по-итальянски, на слабость которого сетует Оттавия и силу которого воспевает Поппея, сливаясь с постоянными повторами имён: Poppea, Poppea… Nerone, Nerone… Ottavia, Ottavia… Otone, Otone… Drusilla, Drusilla… звучит как заклинание, ибо sesso, «пол», как в I веке нашей эры, так и в XVII, и в XXI, как был, так и остаётся колыбелью жизни, мягким ложем любви, но также и отвратительной дыбой природы.

«Коронация Поппеи» – это два с половиной часа стресса, эстетического, этического, психологического и какого ещё угодно, в котором эустресс (положительный) и дистресс (отрицательный) сплелись так, что ты уж и «не на грани», как обычно пишут, а далеко за гранью всего, добра и зла в первую очередь. Монтеверди наглядно показывает нам, что все понятия и шатки, и относительны. Сказать про красоту дуэта Pur ti miro, Pur ti godo, что это пародия – значит так же обеднить смысл финала, как и назвать его happy end’ом. В каждом утверждении тут же таится контроверсия, трагедия смерти – как в сцене самоубийства Сенеки – перерастает в вакханалию, порядочность Оттавии ведёт к жестокости, столь милый Отон превращается в интригана-убийцу, запросто подставляющего влюблённую в него Друзиллу, а наивная прелестница Друзилла просто исходит кровожадной радостью, ожидая вести о смерти соперницы. Все хороши, не только Поппея с Нероном, и нет никакой однозначности, в мире порок и добродетель намертво связаны – это всем известно, повторять это стало пресно, а если это не так, пусть расскажут мне.