Читать «Ловчие сети» онлайн - страница 40
Елена Александровна Асеева
И тогда, чтобы не свалиться и ни в коем случае не коснуться поручней перил, я опустился, на пока еще мои, ягодицы, и, опираясь на руки и ноги, плохо меня слушающиеся, полез на присядках вниз… вниз со ступени на ступень…
Со ступени на ступень…
Со ступени на ступень…
В серых лучах, что летали надо мной и озаряли этот мир, теперь я смог разглядеть небольшие желтые снежинки, семиугольные с резными краями. Они летели независимо от лучей, но я видел, что появлялись они из этой серости, будто мгновенно в ней рождаясь. Они сыпались на лестницу, отчего, как мне казалось, она становилось липкой, а потому к поверхности стекла временами прилипали ладони и стопы… но может быть мне это просто казалось. Ведь душа моя теперь уже наполовину была не моя.
Когда я замирал на ступеньках, отрывая от ее поверхности ногу или руку, то вслушивался в эту звенящую тишину в надежде услышать биение моего сердца. Хотя бы прерывистое, тихое, глухое…
Ну! хоть какое- нибудь…
Однако кроме назойливо возникающих строчек Есенина внутри моей души, ничего не слышалось…
И уже даже плохо соображалось… обремененный тяжестью того, что со мной произошло. А потому я перестал противиться Есенину и, чтобы заглушить эту болезненную тоску, начал громко читать его вслух…
В надежде…
В надежде, что тело услышит мой голос и дождется… непременно дождется меня:
Глава седьмая
Как и в прошлый раз, спустившись со ступеней и пройдя через желто-розовое зарево, которое однако, в этот раз меня не ослепило, и оттого я увидел, как неожиданно сквозь его яркость проступили больничные стены. Я вошел в палату, в оной на двух кроватях, уже не каталках… а на обычных, с ножками, лежали больные.
Около одной из кроватей на деревянном стуле со спинкой сидела моя мама… Я узнал ее сразу, но стоило мне ее увидеть, как я захотел горько… горько заплакать.
За то время, что меня не было, мама очень изменилась…
Она постарела…
Ее волосы теперь были не темно-русыми, а седыми, лицо сплошь покрыто морщинками, и она… она так похудела, словно высохла из-за тоски, что мучила ее душу и тело.
Но когда… когда я перевел взгляд на себя, я закричал…
Я кричал долго и продолжительно, и это очень хорошо, что меня никто не слышал, потому как этот крик мог напугать любого, такой он был… был истошный. То, что теперь лежало на кровати… могло потрясти любого человека, любое естество или душу…
Высохший человек с худыми, обтянутыми кожей руками и ногами, впалым животом и щеками. И мне вдруг почудилось, что мое тело такое же худое, несчастное, как и сущности тех, кого я видел внутри дома в мире Ловитва. Цвет лица моего был землисто-серым, и все оно, также как и у мамы, было покрыто мелкими морщинками, а на голове совсем не зрилось волос… толи я был обрит наголо, толи они выпали.
