Читать «Пришелец из Нарбонны» онлайн - страница 73

Эли вздохнул.

— На площади Огня толпа могла разорвать тебя в клочья, я ведь предупреждал!

— Я не думал об этом.

— Почему же ты не убил инквизитора? Ведь он присутствовал на площади. А потом, во время допроса, он был рядом. Стоило только руку протянуть.

— Алонсо!

— Я спрашиваю тебя! Почему ты не убил его?

Эли молчал.

— Убил бы инквизитора, потом бы они на месте убили тебя и сожгли на костре сотни других.

— Так и случилось бы.

— Так и будет.

— Но так не должно быть.

— Так было всегда, и так будет. Это говорю тебе я, Алонсо Сусон из Севильи. Никто об этом не знает, но тебе я скажу: это я написал тайный листок с призывами против Церкви и королевы Изабеллы, это я виновен в несчастьях Севильи, из-за меня погибли сотни людей, а тысячи других рассеяны по белу свету, из-за меня выгнали евреев из Андалузии, я во всем этом виноват! Я преступник! Зачем я это сделал? Почему не оставил в покое тех, кто искал покой под сенью креста? Дайте же спокойно жить! Избранный народ — болячка на теле мира. От нас хотят излечиться, а мы не даем.

— Ты раздираешь себе раны, Алонсо. Отчаяние Иова заставляет тебя богохульствовать.

— Не нужны мне твои примеры из Библии! Оставь меня!

Эли уселся на скамейке рядом с Алонсо.

В комнату проникал колокольный звон.

— Снова звонят, — сказал Эли. — Как вчера.

Алонсо ничего не ответил.

Наступила тишина, ее прервал Эли.

— Я был в келье вместе с фра Антонио. Ты знал его, Алонсо? Он ведь ваш сосед.

— Бешеная собака инквизиции.

— Отдал Богу душу. Просил, чтобы я сжалился над ним, умолял встать вместе с ним на колени. От страха он потерял рассудок.

— И ты встал?

— Нет. А ты бы встал?

— Не знаю. Может быть, и встал, а может, и нет.

— Ты же сказал, что это бешеная собака инквизиции.

— Ну и что?

— Правда, до костра не дошло — он умер.

— Ты не сжалился над ним, а Бог сжалился.

— Еврейский Бог?

— Может, и христианский… Боже! — простонал Алонсо. — Оставь меня! — он опустил голову на руки. По щекам его текли слезы.

— Мир тебе, — тихо сказал Эли и вышел.

IV

— Ваша милость последним видели, нашего молодого хозяина?

Старая служанка ввела Эли в комнату: окно было завешено траурной тканью, на налое, прикрытом черным сукном, лежал большой псалтырь с позолоченными уголками. Рука молящегося не успела его закрыть. На открытой странице Эли прочел строку, написанную большими разноцветными буквами: «De profundis Те Deum clamavi…» — Служанка поднесла к глазам белый смятый платочек.

— Всю ночь донья Каталина Нуньес молилась Богу. Монастырский брат пришел и сказал, что наш молодой хозяин помер. Сейчас доньи Каталины Нуньес нет дома, но вы подождите. Ваша милость видели Антонио последним, вот уж донья Каталина Нуньес обрадуется! Сейчас она вернется, она к брату пошла. Епископ дон Рафаэль Санчес живет в двух шагах отсюда. Он пойдет в темницу и заберет тело нашего Антонио. Устроим ему похороны… Брат доньи Каталины Нуньес, епископ Рафаэль Санчес, уже давно у нас не был. Обычно приходил к нам в воскресенье на обед. На похоронах он сам будет служить молебен. Донья Каталина Нуньес пошла его просить, чтобы он забрал из темницы тело нашего Антонио. А ваша милость из инквизиции? Нет? Вот и хорошо, сразу видно. Надо все слышать, а рот держать на замке — такие времена настали. Бог отнял у них разум. Сколько же они воевали с евреями… Но здесь ваша милость видит святые образа, как в церкви. Здесь постятся, как в деревне — пост на Страстную неделю, пост в Рождественский сочельник. Донья Каталина ничего в рот не берет, как в деревне. Не какая-нибудь там грешница из города, где и мясо едят, и вино пьют. Пусть инквизиция тех наказывает, чего они хотели от нашего Антонио? С тех пор, как произошло — это несчастье, брат доньи Каталины у нас на обеде не показывается. Даже нищие перестали стучаться. Мясник и лавочница обзывают меня еврейской прислужницей, одолжение делают — за деньги продают. А я им говорю: вот вам истинный крест, — донья Каталина Нуньес не еврейка. Я знаю, это злые люди придумали. Соседки на улице отворачиваются. Вчера приходит дочка моя, Альдонса, и говорит: мама, брось ты их, я тебя к себе возьму, а то перед людьми стыдно, Антонио — тайный еврей, собака он, а твоя Нуньес — сучья мать…