Читать «Берега и волны» онлайн - страница 43

Думаешь, возрастом я утомился? В мыслях своих запутался? В словах не воздержан стал? Нет, мой друг. Одни — от книг познают премудрости. Другие — меж людей добротой согреваются. А я — от людей в сад сбежал. От одиночества — к дереву привалился, веточкой притворился, соком древесным обиду залил. Выжил… Когда дерево руками трогаешь, оно теплее становится. Точно тебе говорю. Другой — кошку за ухом чешет, и та ему хвост под ладонь выгибает, мурлычет. Кто-то с собакой весь день разговаривает, а она — слушает. А я — с лопаткой по саду хожу: окапываю, присыпаю, поток направляю, постою рядом, на долину реки посмотрю, залюбуюсь. Устану — опять к дереву сяду, лиственный шёпот послушаю. Как веточка от него, сам расту. Чувствую.

Думал ли я об этом? Мечтал ли? Нужно ли мне это было? Не знаю. Теперь — не знаю. Не я этот сад искал, а он меня выбрал. Рассказать? Расскажу. Давно рассказать надо…

Он сидел на теле поваленного ветром грецкого ореха и вырезал свистульку, а мне показалось — вырезает себя из ствола столетнего дерева, в полный рост…

— Внуку? Нет, уважаемый. Младшему внуку компьютер подавай или флэшку с наушниками. О старших — разговор впереди будет, если будет. — Он странно перехватил грудь, будто что на груди подправил. Вздохнул. — Весна в жизнь идёт. Семьдесят лет весна приходит. Помню ли? Наверное, помню, а верно — запуталось. Велика ли беда? И одна весна — больше чем семьдесят, потому что — свежее и ярче! Сосульки закапали, подснежник прорезался, лёд на реке затрещал и поплыл, лунная ночь не даёт уснуть — много любил, а ещё хочется! Семьдесят лет живу — всё, как в первый раз! Радостно!

За его спиной зеленели под мартовским солнцем склоны плодородной долины, меж деревьев блестела половодьем река Пшада. На вопросы отвечал с простоватой улыбкой, не спеша, будто ел кашу гречневую с молоком и с удовольствием.

— Мне всё нравится. Эта весна у меня открывает восьмой десяток. Тревожно, поверь мне, и весело. Ну, как — поверю ей — этой весне? Как тогда обойтись мне без глупостей? Сад ли это? Земля ли? Или я на земле вместе с садом корнями врастаю и ветками к небу приподнимаюсь, как мальчишка на цыпочках…

Я слушал и не торопил его. Он прищурился:

— Давно, друг, не виделись. Погоди чуток. У меня в сарайчике есть бутылка — портвейн, «три семерки», с тех времён ещё. Всё ждал я хорошего случая. И свистулька готова!

Он сбросил с колен стружки-обрезки, потёр палочку меж ладоней, снимая зелёную трубочку, поколдовал, наклонившись, постучал по ней, чутко прислушиваясь, потом улыбнулся мне, подмигнул таинственно и стал по-мальчишески юн и прост, а зелёная трубочка-палочка, вдруг запела совсем-совсем мило. Он перебирал пальцами, будто птичку пустил по веточке, и она — пела. С ним что-то произошло и, казалось, он совсем забыл обо мне. Но, вдруг, оставил мелодию — она ещё летала меж нами, радостно перебирая крылышками, но — как эхо… пропала. Упала, как будто. Он встал и повернул лицо ко мне. Оно было грустным и старым. Он положил зелёную палочку-птичку на ствол, рядом с местом, на котором сидел только что, и сказал совсем другим голосом: