Читать «Живи и радуйся» онлайн - страница 176

Ван Ваныч и заявил нам о победе и окончании войны и отпустил всех домой.

Бежали мы гуртом от школы. Каждый к своему двору, к своей радости или возвратной печали. А мы с Пашей, определенные судьбами в безотцовщину, свернули в лес в намерении полазить по сорочьим и вороньим гнездам. Да и как-то сгладить на природе ожег долгожданного известия, с радостью и болью прокатившегося по нашим душам.

Дальше и дальше отплывала от меня надежда на возможное возвращение отца. Круг войны замыкался. Впереди высвечивалось что-то иное, новое, а каким оно развернется – я даже представить не мог.

Послесловие

К концу лета стали возвращаться фронтовики. Оживилась деревня, забурлила где всплеском счастья, со слезами радости, а где и сжимающим душу плачем. Полуголодными и полураздетыми встречали своих героев сельчане. На последних крохах заводилось веселье: знали люди, что с возвращением кормильцев им уже ничего не угрожает.

Надежда на добрую жизнь засветилась, как никогда. Ведь такое зло одолели, такие страдания прошли!

Едва ли не первым вернулся домой Петруня Кудров – сын бывшей председательши сельсовета Полины Ильиничны. Его привезла из райцентра на подводе почтальонка Дуся Новакова. Она и сообщила об этом кому-то из первых встречных, да еще и про то, что Петруня привез себе трофейный аккордеон, и пошла эта новость гулять по деревне. Потянулись люди к дому Кудровых посмотреть на фронтовика и на его трофей.

И ко мне пришел Паша – стал звать на «смотрины». Поколебался я немного, опасаясь охвата тревожных мыслей про отца, да любопытство одолело. Побежали мы в намет на соседнюю улицу.

У дома Кудровых – ребятня да молодые женщины. Оттесняя друг друга, они заглядывали в окна, балагурили с веселыми лицами, чему-то удивлялись.

Мы с Пашей не стали топтаться в общей толкотне, а остановились у ограды. В доме, видимо, шло гулянье. Из открытого окна слышались возбужденные разговоры, смех. По голосам угадывался и Разуваев, и Хрипатый, и еще кто-то из тех мужиков, кто по старости или по болезни не был призван на фронт. И то ли Петруня решил показаться на глаза всем землякам – вот, мол, я каков, то ли похвастаться перед ними наградами и аккордеоном, или просто проветриться. Он вдруг вышел на крыльцо, как мы поняли, с тем самым аккордеоном, в гимнастерке и галифе, в начищенных до блеска сапогах, на груди медали в блестках. Толпа притихла, а Петруня присел на табуретку, кем-то вынесенную, и заиграл. Полилась мягкая и плавная мелодия, настолько благозвучная, что я замер в сладком изумлении, почти реально ощутив её отзвуки в груди. Показалось даже, что сердце задрожало созвучно той мелодии.

Притихли все, даже озорная ребятня. А Петруня, склонившись к белым мехам в перламутровых переливах, негромко запел: «на позицию девушка провожала бойца» – да так душевно, что стоящая рядом с нами женщина принялась утирать глаза концами накинутого на шею платка.