Читать «Сыскная одиссея» онлайн - страница 29

Вечером этого же дня арестант Трубицын из привилегированной дворянской был переведен в общую камеру Каширского тюремного замка. На робкие протесты заключенного дежурный надзиратель сообщил, что Трубицын содержался в дворянской по ошибке, так как, во-первых, ни дворянином, ни чиновником не является (занятие в конторе частного железнодорожного общества не в счет), а во-вторых, после Манифеста 5 октября сего года все граждане империи равны.

Утром, в то время когда сидельцы разыгрывали между собой в трынку сюртучную пару письмоводителя, в камеру завели Златоустова.

Златоустов со всеми поздоровался, а с двумя-тремя знакомцами и поручкался, попил предложенного чаю и тоже сел играть в карты. Увидев на пуговицах поставленного на кон форменного сюртука надпись: «Рязанс. Уральс. ЖД», Златоустов удивился:

— А чей это сюртучок, бродяги?

— Был вон того фраерка, — сказал один из игравших, рябой, лысый арестант, ткнув пальцем в забившегося в угол Трубицына, — а таперича мой.

— А железнодорожник-то за что сюда попал?

— А за почту.

— Иди ты! Этот фраерок такой гранд смастырил? Эй, мил человек, подойди-ка сюда.

Трубицын несмело приблизился.

— Тебя за почту замели?

— Обвиняют. Но я к этому делу непричастен.

— Причастен, непричастен, а плохи твои дела, землячок. Подельщик-то твой, чиновник-почтарь, что в полиции на киче сидит, капнул на вас всех.

— Простите, что сделал?

— Экий ты несмышленый. Я же русским языком говорю, что он всю ночь про ваши дела ментам рассказывал. Я с ним в одной хате сидел, его как вечером увели, так под утро только обратно и возвратили. И привел его не городовой, а целый жандармский ротмистр и у порога сказал, что будет ему самое большое от начальства снисхождение.

— А что конкретно этот чиновник полиции говорил?

— Я почем знаю, не слыхал. А только с допроса он пришел довольный, видать, обо всем с духами договорился.

— С кем договорился?

— Тьфу ты, совсем бестолковый. С полицией, говорю. Слышь, братва, давай вернем фраерку этому ейный макинтош. Пусть поносит напоследок, а то в хате холодно.

Лысый долго взвешивал на руке сюртук письмоводителя. Расставаться ему с вещами было жалко. Наконец он бросил сюртук и брюки Трубицыну.

— Бери. Грех великий обижать без пяти минут покойника.

— В… в… вы что имеете в виду?

— А ты и впрямь блаженный. На почте же стражника сложили. А по нонешним временам за это веревочка на шею полагается или маслина в голову.

Всю ночь Трубицын не сомкнул глаз. А утром его вызвали на допрос.

Допрашивал какой-то незнакомый офицер в голубом жандармском мундире.

— Филипп Иванович, извольте рассказать мне все, что вам известно об ограблении Каширской почтово-телеграфной конторы, имевшем место девятнадцатого минувшего декабря.

— Мне об этом ничего не известно. Я вообще не по…

— Филипп Иванович, меньше слов. Извините, я тороплюсь, мне засветло хотелось бы в Тулу попасть, я по вашей милости ни одного новогоднего визита еще не сделал. Поэтому разглагольствования о вашей непричастности мне слушать недосуг. Я, с вашего позволения, так и запишу в протоколе: «К разбойному нападению на почту непричастен, кто его совершил, мне неизвестно, более пояснить нечего». Верно?