Читать «Крепче брони» онлайн - страница 35
Павел Петрович Толстобров
И в то же время каждая встреча с ветеранами войны, со школьниками, с молодежью, каждое письмо от друзей, а их у нее очень много, заряжают новыми силами. И она пишет:
«Я не унываю. Жизнь прожита правильно, главное — не напрасно».
Да, великое дело — жить для людей, приносить им пользу. И получать в ответ добро за добро.
Молодой комиссар
1
День стоял жаркий, хотя наступил сентябрь. Высокое солнце нещадно палило. Но здесь, на высоте, приятно обдувал ветерок.
Мы бродили по пожухлой траве, вспоминали бригаду, друзей, подбирали и рвали листовки, на которые немцы не скупились.
Николай Чернушкин за эти тяжелые дни боев не очень изменился. По крайней мере, внешне. Как всегда, чисто выбрит, подтянут. Сапоги начищены. У гимнастерки свежий подворотничок… Разве только немного осунулся, стал более сдержан, да появилась суровость во взгляде.
На передовой в этот день было относительно спокойно. Оттуда только изредка доносились пулеметные очереди. Над головой крутилась зловещая «рама».
Провожая взглядом самолет, Николай на некоторое время замолчал. Потом задумчиво произнес:
— Жаль, людей много положили. И каких!..
Тяжелораненые не хотят оставлять поле боя. Приказываешь: «Отправляйтесь в медсанбат!»
А в ответ слышишь: «Пока жив, буду драться».
И опять задумался.
— О взводе Зелинского обязательно расскажите в газете. Он бился так же, как взвод Кочеткова. Отбил две атаки тридцати немецких танков. Семь танков сжег в одном бою. Из двадцати бронебойщиков в живых осталось четверо. Но враг не прошел. Погиб и сам Зелинский. Хороший был командир взвода и парторг роты. За ним бойцы готовы были пойти в огонь и в воду. И шли… А сколько таких, как Зелинский, погибло в эти дни…
Видно было, как тяжело переживает Чернушкин потерю тех, кто еще недавно был рядом, с кем привык делить трудности, горе и радость.
Подошли к группе бойцов, подправлявших старую траншею. Чернушкин едва успел поздороваться, как его окружили со всех сторон. Одни достали кисеты, предлагали закурить, другие угощали дикими яблоками, которые насобирали где-то рядом, в балках. Известное дело — солдаты: если они уважают командира или комиссара, душу ему выложат. А Чернушкина в подразделении любили.
После грустных воспоминаний Николай оживился, глаза засветились теплотой.
— Обедали?
— Обедали, товарищ комиссар! Только что.
— Как отдыхается?
— Хорошо, товарищ старший политрук.
— Сводку Совинформбюро знаете?
— Слышали. Парторг приходил, читал. Только вот почты долго нет.
— Скоро должна быть, подождите.
Улыбнувшись, Чернушкин достал из кармана немецкую листовку и передал ее бойцам. Эту листовку, довольно выцветшую на солнце, мы только что подобрали. На ней картинка: в вишневом садике — белая, уютная украинская хата. На скамеечке под окном — счастливая, улыбающаяся молодая чета, а у ее ног белокурая курчавая девочка играет с маленьким смешным козленком… И подпись крупным шрифтом: «Вас ждет такое же счастье. Сдавайтесь!..»