Читать «Донбасс для «чайников». Не Украина и не Русь, боюсь, Донбасс, тебя, боюсь!» онлайн - страница 125

Кенгуру и потомки английских каторжников

В императорской России у студенчества было два пути: либо в революцию, либо в профессию. Чаще всего выбирали второе, но и через игру в революцию проходили массово. Федор Сергеев выбрал первый путь. И у него получилось все самым превосходным образом. Достаточно сказать, что в 22—23 года он уже руководил харьковским подпольем и боевыми группами.

Отчет жандармского ротмистра от 11 ноября 1905 года открывает нам немаловажный талант Федора, ставшего к тому времени уже «Артемом»: «Отличаясь необыкновенной способностью убедительно говорить, он пользуется большим расположением у рабочих». «Необыкновенная способность говорить убедительно» пригодится Артёму во времена ДКР, но пригодилась она ему и ранее. Мы не будем здесь рассматривать подробно его революционную деятельность. Скажем только, что невероятная способность очаровывать и коммуникабельность рождали к нему доверие самых разных людей. Во время учебы в Париже в Русской высшей школе общественных наук близко сошелся с семьей знаменитого физиолога Мечникова. Получив пожизненную ссылку в Сибирь, бежал через Владивосток, Шанхай и Сингапур аж в Австралию, и там устроился по своему характеру: верховодил в социал-демократическом Союзе русских рабочих и основал в Брисбене газету «Эхо Австралии», разумеется, социалистического толка. Она, кстати, выходит в городке Брисбен и по сей день, можете зайти на ее сайт. Человеку без выдающихся способностей ничего подобного не провернуть. В письмах к знакомым из Австралии жалуется: «Английский мой слабоват». Мол, надо подучить, а то с местными тяжело общаться.

Общался целых семь лет. Стоит отметить, что столь удаленное место сокрытия Артема от охранки выглядит удивительным, не столь уж она и сильна была, вон Ленин со своей гвардией все больше по Парижам, Венам, да Женевам предпочитал блюсти свою безопасность. К тому же у Артёма, как у всякого истинно русского мужика, была неизбывно тяжелой тоска по родине и неприязнь к западным людям. В 1903 году у него была возможность остаться в Париже, а после заниматься партийной работой в Европе. Но Артем предпочел вернуться. Во-первых, любил он живое дело, а вот вторых, как объяснял сам: «„Я позорно бежал в Россию, потому что я чувствовал себя плохо среди непонятной мне европейской культуры. И чувствовал себя в своей стихии в сравнительно варварской России“». Улавливаете? В этих строках все – и русская простота нравов и нетребовательность к жизни, и понимание культурно-социальных различий Европы и России, и хитрый мужицкий прищур: в сравнительно варварской России. Тут уж и до водки с селедкой, квасом да родных осин недалеко. Но говорит это человек, сумевший поступить в МВТУ, владеющий английским, небезуспешно занимавшийся между делами еще и литературной критикой. Да, Луначарский и Троцкий имели образовательный ценз повыше, Сталин был непревзойденным природным практиком в организации партийной работы и контрпропаганды, но следом за ними (я не беру тут к рассмотрению Ленина или Плеханова – политических мастодонтов российской социал-демократии) идет фигура Артема. На одной доске с ним, пожалуй, только Дзержинский.