Читать «Демон наготы» онлайн - страница 55

Владимир Яковлевич Ленский

Я остановился перед несколькими смутными, вдаль уходящими путями, не имея сил ни на безумие веры, ни на безумие безверия.

И в книге, которую я заканчивал, был мой собственный приговор: она была подобна мне, она не горела, не вопияла о своем безумии, как о правде абсолютной. И всю эту гору исписанных листов я сложил у себя в углу, не имея даже смутной надежды на то, что хотя бы единая человеческая душа склонится над страницами моей книги и прочтет мою душу.

И я вяло прозябал в эти последние дни, когда я подводил последние счеты. В конце местечка, там, где у горбатых холмов змеится серая сильная река, стоит длинное здание лесопильни. С крыши его день и ночь раздается напряженное пыхтение, с шумом вырывается пар из тонкой трубы, визжит внутри гигантская пила, скрежещут под нею доски, вылетая из пасти, гладкие, обтесанные, голые. Запах теса, наваленных грудами досок, смешанный с береговой свежестью, с запахом ила и водорослей от реки, слышен кругом. В эту лесопильню я поступил конторщиком и провожу там дни свои до вечера.

Я веду счета, переписываю фактуры в книгу, заношу поступление материалов, сгибаюсь над накладными и счетами. Вечером я возвращаюсь ужинать и ложусь спать, а утром снова медленно иду берегом реки к концу местечка, где уже пыхтит и скрежещет лесопильня. Мои дни заполняются всем обиходом текущего дня: я обедаю, работаю, сижу за самоваром, набиваю гильзы табаком, сплю и утром встаю. Я не хожу больше ни на кладбище, ни в поле, ни в сады, темнеющие кругом на горизонте.

И, вспоминая свою мечту созерцания на горах, я содрогаюсь при мысли об ощущении голой цинической пустоты и там, где вершины гор являются как бы мощным символом библейского Бога Адоная. И я не знал: нет Бога в мире или не было больше его в моей душе…

А в свободное время я порой медленно прохожу по базару, лепясь вдоль заборов и лавок, обходя лужи, навоз, глядя, как грязные ребятишки жуют хлеб у дверей лавчонок, как боров лоснится грязной спиной в луже. В этом спертом и душном воздухе базара я вспоминаю нетерпеливую жажду грозы в юности и радость, когда над таким жалким человеческим поселком начиналась гроза, когда веял порывисто ветер и издали с веяньем грозы наплывало смутное рокотанье грома. Я радовался, я жадно ждал, чтобы ослепительная и страшная гроза смела с лица земли жалкое человеческое жилье, чтобы сверкнул столп огненный и Господь воочию явился и утвердил на этом жалком клочке земли свою вечную правду и вечное величие жизни.

Но Он оставляет местечко прогнивать и задыхаться в грязи, и этот гнойный клочок земли не вопиет ли против Него…

Однажды ночью я не спал и разговаривал сам с собой. «Итак, — нет никого и мир — пуст. И все движение, весь мир, вся жизнь — ни для чего. Нет целей, есть только причины… О, грандиозная бессмыслица. Такой замысел, такая логика, такое творчество — случайно, механично и бесцельно… Мир не для чего». Все мое существо протестует против этого и кричит: «Нет. Не может быть».

А за версту от моего жилища погост. Там успокаиваются все возмущенные. И моя душа, собравшаяся в желчный комок и кричащая о своем возмущении, мирно успокоится и замолчит на дне могилы. И низкая трава на бугре будет свидетельством молчания и покорности перед силой, в которой все мы созданы и живем.