Читать «Три ялтинских зимы» онлайн - страница 32

— Как-то в компании с нами был приятель Трофимова, тоже бухгалтер. Михаил Васильевич спросил: «Вот скажите, какие счеты вам кажутся лучшими?» Тот говорил что-то, говорил, пока Михаил Васильевич не махнул рукой: «Все это не то. Лучшие счеты — ржавые». Мы, конечно, рассмеялись, а он объяснил:! «Это я наше с Лизой последнее плавание вспомнил. В обычных условиях, ясное дело, хорошо, когда проволока на счетах блестит, а косточки чуть ли не сами летают. Так удобней. Но если работаешь в шторм на корабле, то лучше, когда счеты ржавые — на них косточки от качки не будут сами по себе бегать…»

Этот человек не вел ни дневников, ни записей, из писем его, судя по всему, немногое сохранилось. Как жаль! Сколько интересного мы так никогда и не узнаем! Он не претендовал на место в памяти потомков — просто жил, принимал решения, совершал поступки. Его забота о будущем была в этом.

Кстати, о книгах и Севере. Тут была взаимосвязь. Возвращаясь с заработков, Трофимовы всегда заезжали в Москву и Ленинград, жили два-три месяца. Михаила Васильевича знали многие букинисты, и, говорят, откладывали ему то, что было заказано. Денег он не жалел, книги были едва ли не главной статьей расходов. Они были не увлечением даже, а страстью.

— А можно ли жизнь подчинять страстям? — возразила моя собеседница.

Осуждения в этом не было, но было сознание полного своего превосходства.

ГЛАВА 6

Трофимов не чувствовал или не хотел чувствовать себя старым, не желал никаких привилегий возраста. И на прогулке, и в споре с ним было легко и просто — вел себя на равных. И спутники или собеседники действительно забывали о его годах.

Пожалуй, только однажды показал стариковскую слабость. В Ореанде полез вместе со всеми на скалы, и здесь ему стало плохо: сердце. Лиза заметила это первой и ринулась на помощь, рискуя сломать себе шею. Общими усилиями спустили, уложили на траву, дали лекарство. Уже через несколько минут он говорил: «Успокойся, Лизочка, на тебе лица нет». И не понять было, кто же тут болен.

Это было совсем недавно — в мае сорок первого, и это было так давно — до войны…

За спиной, может быть, кто-нибудь над ним и подтрунивал, но в компании никто не ощущал бремени его возраста. А сейчас Николай Степанович Анищенков, сам отец семейства и не молодой уже человек, чувствовал себя перед встречей с Трофимовым как мальчишка: надо было что-то объяснить, в чем-то оправдаться. И шел ведь для этих объяснений и оправданий, хотя себе самому говорил, что идет ради доброго дела.

А может, и вправду единственно ради него — доброго дела? Ведь объяснения и оправдания имеют смысл только тогда, когда у человека есть будущее. А собственное будущее Николай Степанович увидел в показавшемся вещим сне.

В этом сне он бежал от смертельной опасности по горной тропинке. Бежал, как бегут вниз, едва успевая переставлять ноги, чтобы не упасть. Остановиться невозможно. А вокруг — туман. И вдруг впереди пропасть, через которую перекинулось поваленное бурей дерево. Как широка пропасть, достает ли дерево противоположной стороны — ничего не видно. Но смертельная опасность рядом, выбора нет, и он бросается по дереву вперед, чувствуя, как с каждым шагом оно все больше и больше раскачивается под ногами.