Читать «Начало хороших времен» онлайн - страница 172

Непонятный, вежливый, очень старый человек, продающий средство «от мозолей, бородавок», моя чудаковатая няня Маруся — Мария Прокофьевна Сланько, безногий китаец в остроконечном суконном шлеме со споротой звездой, и мне неизвестный хозяин такой хорошей собаки, и погибшая под ножом моя мама.

— Не надо, милый, — тихо сказала девушка, — об этом думать.

И я повернулся, посмотрел на нее.

Это была как будто вообще не «племянница» Зика, которая только что бежала со мною вместе, не поспевая, вприпрыжку, по-детски семеня, заглядывая возбужденно снизу на родственника мнимого, вдруг оказавшегося единственным, которому «открылась истина», вдруг оказавшегося почти что «необыкновенным» — то, что действительно могло подвигнуть женщину.

— Не надо, милый, надо успокоиться, — мне пояснила эта совсем как будто не молоденькая Зика, глядя как на своего ребенка, и погладила с нежностью мою шею.

Она подвела меня осторожно к скамейке и усадила, обняв меня. Потому что был я совсем не уникальный, не сильный, не гордый и не смелый, если эта девушка, которая мне годится в дочки, явно почувствовала себя моей мамой.

(А я наконец мог передохнуть, мог закрыть, пусть ненадолго, глаза…)

Я слышал отчетливо, как шумят рядом деревья и редко, очень далеко постукивали, постукивали каблуки прохожих и — прекращались.

А мне было здесь хорошо и удобно впервые за много дней, месяцев или, может быть, лет. (Хорошо здесь пахло, мне было мягко, упруго, влажно и очень тепло с закрытыми глазами чувствовать ее тело и большую теплую грудь.) Все это меня обволакивало, словно я уже не сидел на скамейке, а был в каком-то удобном, жарком, влажном и очень мягком гнезде. (Покой — вот что единственное мне было давно необходимо.)

Потом я попробовал приоткрыть глаза.

Но совсем близко было все то же: кирпичная, очень темная стена дома и освещенное слабым, от маленькой лампы, светом нижнее окно. За стеклами виднелась железная старая спинка кровати, стоявшей у окна вплотную, и низкий трухлявый подоконник, на котором я заметил граненый стакан.

Рука просовывалась сквозь прутья спинки кровати. (Это была узкая старушечья рука, которая двигалась вниз, к стакану. Затем вокруг руки мне стал виден край ночной рубахи — в крапинку: рука дотянулась наконец до стакана, и пальцы обхватили его. Похоже, это была только подкрашенная заваркой остывшая вода.

Потом рука старой женщины начала подниматься вверх со стаканом, уходила вверх сквозь прутья, пока наконец сквозь прутья не ушел стакан.

А я прижался к потному, к влажному, пахучему Зикиному горлу, втискиваясь в него всем лицом.

— Тихо, ти-ше, — прямо мне в ухо зашептала Зика, меня обнимая. — Успокойся, милый, слышишь, успокойся. — И еще она мне что-то шептала, но я больше не слышал ничего.

Я приподнял, разжимая сцепленные ее руки, свое лицо и так стремительно стиснул эти теплые ее плечи, что голова ее сразу покорно откинулась назад, на спинку скамейки, а волосы свесились за спинку вниз, но неподвижные глаза у нее и губы передо мной вдруг оказались какие-то очень странные, словно сама Зика ожидала от меня вовсе не этого — совсем другого ожидала она!