Читать «Перстень Григория Распутина» онлайн - страница 32

Юлия Владимировна Алейникова

– Значит, в прежние годы вы его хорошо знали?

– Можно сказать и так, – неопределенно кивнула седой массивной головой Эльвира Игоревна.

– В таком случае вы не могли бы припомнить, были в прошлом Алексея Родионовича скандалы, романы, интриги, враги, недоброжелатели, одним словом, люди, которые могли бы затаить на него обиду.

– А что, вы предполагаете, что это сделал человек из его прошлого?

– Мы прорабатываем все возможности, я лично отрабатываю эту версию, мои коллеги занимаются другими вопросами, – солидно ответил Саня.

– Что ж, дайте подумать, – сведя к переносице брови, прогудела Эльвира Игоревна. – Вас ведь не интересуют мелкие недоразумения, – проговорила она задумчиво. – А из серьезных историй мне на ум приходит только одна.

– Слушаю вас.

– Это было в конце восьмидесятых, в пору расцвета всяческих СП, совместных предприятий, если вы понимаете, о чем я говорю, – с сомнением взглянула на собеседника Эльвира Игоревна.

– Это с иностранцами, да? – продемонстрировал свой кругозор Саня.

– Именно. По сути, все эти предприятия, как позднее стало ясно, имели исключительно потребительскую направленность. Украсть наши научные разработки, опробовать на нас недоработанные медикаменты и так далее. Вот на почве этих самых экспериментов и разгорелся тогда скандал.

– Пожалуйста, изложите этот случай подробно.

– Пожалуйста. На одном отделении с Алексеем Родионовичем работал весьма перспективный доктор, талантливый, надо сказать, человек, амбициозный, можно сказать, даже слишком амбициозный. После горбачевских реформ и открытия железного занавеса он с головой погрузился в новые реалии, стремясь по максимуму использовать для собственного продвижения открывшиеся перед нашими гражданами новые возможности.

– Как звали этого коллегу и что с ним в итоге вышло? – начал терять терпение Саня от этих пространных рассуждений.

– Звали его Новицкий Владислав Янович, он был кандидатом наук, очень перспективным, как я сказала, ученым, часто выезжал на зарубежные конференции, печатался в медицинских журналах, в медицинской ленинградской среде был человеком весьма известным, – откинувшись на спинку стула, рассказывала Эльвира Игоревна.

– А дальше что?

– Дальше случилось так, что несколько пациентов, которых он вел как лечащий врач, скончались, и произошло это как-то одно к одному. Провели вскрытие; Алексей Родионович как заведующий отделением лично взял на контроль эти случаи и даже провел расследование. Изучил истории болезни умерших пациентов, побеседовал с выжившими пациентами Новицкого; в результате он выяснил, что тот на собственный страх и риск, без согласования с руководством применял в качестве терапии еще не доработанный зарубежный препарат, по сути, ставя незаконный эксперимент на собственных пациентах, разумеется, без их ведома и согласия. Разгорелся грандиозный скандал, отголоски которого даже прозвучали в прессе. Новицкому грозил суд и даже лишение свободы. Тогда еще имели место всяческие общественные меры порицания вроде партийных и профсоюзных собраний, Новицкий испил чашу позора до дна. И главным его обвинителем во всех инстанциях выступал именно Алексей Родионович, глубоко возмущенный столь безответственным отношением к человеческой жизни, подобающим не советскому врачу, а аферисту. Тогда еще Советский Союз был жив. Как я сказала, скандал был немалый, но все же доводить дело до суда не стали. Новицкого уволили по статье за несоответствие, с выговором и всеми возможными карами; по сути, карьера его как врача была навеки погублена. Единственное, что ему светило после этой истории, работа в районной поликлинике, и то после существенного перерыва, но в его возрасте, с его опытом, амбициями и шлейфом недавно отгремевшего скандала подобное стало бы немыслимым унижением. Он пропал с нашего медицинского горизонта. Чем он занимался в последующие годы, мне неизвестно. Но могу уверенно утверждать, что крахом своей жизни и карьеры Новицкий обязан был именно принципиальности Алексея Родионовича. Потому как Ситников, имей он такое желание, мог бы замять эту историю, но не пожелал поступиться врачебной этикой.