Читать «Хочу отдохнуть от сатиры...» онлайн - страница 14

Пленные

У «Червонного Бора» какие-то странные люди.С Марса, что ли, упали? На касках сереют чехлы,Шинелями, как панцирем, туго затянуты груди,А стальные глаза равнодушно-надменны и злы.Вдоль шоссе подбегают пехотные наши михрютки:Интересно! Воюешь, – а с кем, никогда не видал.Тем – табак, тем – краюшку… Трещат и гудят прибаутки.Люди с Марса стоят неподвижнее скал.«Ишь, как волки!» – «Боятся?» – «Что сдуру трепать языками…В плен попал, – так шабаш. Все равно что воскрес…»Отбегает пехота к обозу, гремя котелками.Мерно двинулись каски к вокзалу под темный навес.

1923

Письмо от сына

Хорунжий Львов принес листок,Измятый розовый клочок,И фыркнул: «Вот писака!»      Среди листка кружок-пунктир,      В кружке каракули: «Здесь мир»,      А по бокам: «Здесь драка».В кружке царила тишина:Сияло солнце и луна,Средь роз гуляли пары,      А по бокам – толпа чертей,      Зигзаги огненных плетей      И желтые пожары.Внизу в полоске голубой:«Ты не ходи туда, где бой.Целую в глазки. Мишка».      Вздохнул хорунжий, сплюнул вбок      И спрятал бережно листок:       «Шесть лет. Чудак, мальчишка…»

1923

Легенда

Это было на Пасху, на самом рассвете:Над окопами таял туман.Сквозь бойницы чернели колючие сети,И качался засохший бурьян.Воробьи распевали вдоль насыпи лихо.Жирным смрадом курился откос…Между нами и ими печально и тихоПроходил одинокий Христос.Но никто не узнал, не поверил виденью:С криком вскинулись стаи ворон,Злые пули дождем над святою мишеньюЗасвистали с обеих сторон…И растаял – исчез он над гранью оврага,Там, где солнечный плавился склон.Говорили одни: «сумасшедший бродяга», —А другие: «жидовский шпион»…

1920

Сестра

Сероглазая женщина с книжкой присела на койкуИ, больных отмечая вдоль списка на белых полях,То за марлей в аптеку пошлет санитара Сысойку,То, склонившись к огню, кочергой помешает в углях.Рукавица для раненых пляшет, как хвост трясогузки,И крючок равномерно снует в освещенных руках,Красный крест чуть заметно вздыхает на серенькой блузке,И, сверкая починкой, белье вырастает в ногах.Можно с ней говорить в это время о том и об этом,В коридор можно, шаркая туфлями, тихо уйти —Удостоит, не глядя, рассеянно-кротким ответом,Но починка, крючок и перо не собьются с пути.Целый день, она кормит и чинит, склоняется к ранам,Вечерами, как детям, читает больным «Горбунка»,По ночам пишет письма Иванам, Петрам и Степанам,И луна удивленно мерцает на прядях виска.У нее в уголке, под лекарствами, в шкафике белом,В грязно-сером конверте хранится армейский приказ:Под огнем из-под Ломжи в теплушках, спокойно и смело,Всех в боях позабытых она вывозила не раз.В прошлом – мирные годы с родными в безоблачном Пскове,Беготня по урокам, томленье губернской весны…Сон чужой или сказка? Река человеческой кровиОтделила ее навсегда от былой тишины.Покормить надо с ложки безрукого парня-сапера,Казака надо ширмой заставить – к рассвету умрет.Под палатой галдят фельдшера. Вечеринка иль ссора?Балалайка затенькала звонко вдали у ворот.Зачинила сестра на халате последнюю дырку,Руки вымыла спиртом, – так плавно качанье плеча,Наклонилась к столу и накапала капель в пробирку,А в окошке над ней вентилятор завился, журча.

1923