Читать «Поверженный ангел» онлайн - страница 159

Александр Сергеевич Коротков

А потом наступило воскресенье, пятое сентября. Страшнее дня, клянусь святым угодником, я еще не переживал за всю свою жизнь. Еще в пятницу люди капитана народа взяли и увели отца Аньоло, священника церкви Сан Лоренцо, которого я сам упросил звонить в колокол, чтобы дать сигнал к восстанию. Так вот, схватили его, пытали и утром в воскресенье осудили на вечное заключение в железной клетке, которую поставили над тюрьмой Стинке. Я не пошел к Стинке, но говорили, он все равно никого не узнает. Господи, и почему я сам не полез на колокольню? Черт бы с ней, с ногой, не отвалилась бы она. Зато мне-то, как говорится, семь бед — один ответ, а он ни за что сгинул…

В полдень к площади стали подходить солдаты, и пешие, и конные. Прошел слух, что будут казнить Тамбо и Марко Гаи. Но до вечера ничего не было. Потом говорили, что задержка произошла из-за того, что никто не хотел подписывать им смертный приговор. И Тамбо и Марко прошли три дознания — у капитана народа, у исполнителя справедливости и сверх всего у подеста. И ни один из них не нашел за арестованными никакой вины. Может, их бы даже и отпустили, если бы не Сальвестро и Микеле ди Ландо. Один человек (могу сказать о нем только, что сведущий человек) рассказывал, что к вечеру к подеста зашел Микеле, а потом Сальвестро, что они долго проговорили о чем-то, после чего подеста пошел во дворец и вынес Тамбо и Гаи смертный приговор, будто бы за то, что они хотели „сокрушить государство города Флоренции“. Но так ли там было сказано, бог весть: ведь приговор-то прочитать побоялись, хоть и должны были его прочитать.

Вечером, в девять, зазвонил колокол. Люди бросились на площадь. Весь день они были как на угольях, потому, верно, приоры и распорядились чуть не на каждой улице копейщиков поставить. Я тоже побежал на площадь. Гляжу, а на ней уже полно солдат. И пешие и конные, все с факелами, потому уж совсем стемнело. За ними по краям народ теснится, а посередине, перед дворцом, пустое пространство. Там с одной стороны помост с двумя плахами поставлен, по другую — высокий костер со столбом. Через некоторое время отворились ворота, и я увидел Марко и Тамбо. Они шли рядом, руки за спиной связаны, а вокруг солдаты. Потом вывели Николо. А последней Фьору. Палач повел ее прямо к костру, поднялся вместе с ней по лесенке и привязал цепями к столбу. Тихо стало на площади, будто вся она вымерла. Я закрыл глаза и стал молиться, а когда открыл их, на эшафоте уже стоял палач с помощниками, а Марко и Тамбо поднимались по лестнице. Палач подтолкнул Тамбо к плахе, но он что-то сказал ему и подошел к краю помоста.

Тут неподалеку от меня толпа вдруг зашевелилась, зашумела, кто-то стал ругаться. Встал я на цыпочки, гляжу — Паучиха. Махонькая, скрюченная, что твой крючок, вперед пробирается. Солдаты ее отпихивают, а она на них с клюкой. Почти к самому помосту протолкнулась. „Доменико, — кричит, — ты меня слышишь? У тебя сын родился. Здоровенький и вылитый ты“. Тут ее оттащили назад. А Тамбо встрепенулся, посветлел как-то. „Спасибо, — отвечает, — тетушка Козина, за добрую весть. Накажи Катарине, чтобы берегла себя и маленького“. Потом возвысил голос и крикнул народу: „Богу ведомо, что мы умираем из-за величайшей несправедливости. Ни в чем мы не провинились перед нашей Флоренцией, мы хотели блага всему народу. Но, если через нашу смерть родина может получить успокоение, мы умрем удовлетворенные“. Тут некоторые закричали: „Освободите их! За что их убивают? Хоть бы руки развязали!“ А Марко на это усмехнулся и крикнул: „А нас боятся! Их вон сколько, и все с мечами да копьями. И все равно нас боятся, хоть мы и с голыми руками. Запомните это, люди!“ Потом они поцеловались и опустились у плах. Я не мог смотреть, зажмурился. Слышал только, как народ охнул.