Читать «Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования» онлайн - страница 333

В свой черед медитации о выпавшей России миссии за весь мир переболеть «наиболее патологической» (?) формой социализма и облегчить Западу усвоение социалистических элементов в гуманизированных образцах и об ожидающей Россию за этот подвиг награде в виде возможности срезать не один поворот индустриальной эволюции и чуть ли не прямиком из нынешнего состояния войти в блаженный постиндустриальный мир – типологически ярко обозначают мифологию «скрытого блаженства». Ее же мы находим в ссылках на германскую и японскую «победу побежденных», в указаниях на страны Запада, процветающие, избавившись от колоний, а равно и во всей радикально-реформаторской аргументации по схеме, «чтобы стало лучше, должно сначала стать хуже».

Привлекшая в начале 1990-х столь живое внимание отечественных историков концепция покойного Александра Ахиезера [Ахиезер 1991] давала картину перманентного движения российской истории по кругам в неумении решить «трудную задачу», ответить на вызов, состоящий в ценностном и мотивационном расколе общества. Россия, по Ахиезеру, непрестанно терпела в этом деле неудачу, а потому все новые возникающие формы ее государственности претерпевали один и тот же непрестанный трагифарс саморазрушения. Как и тойнбианские образы цивилизаций, единожды не справившихся с вызовом и этим определивших навсегда свое историософское значение, такое изображение России, нейтрализующее разницу между ограниченными временными отрезками и той сотворенной вечностью, где положено жить архетипам, напоминало картины дантова Ада, в котором так же маются души, один раз и навеки не решившие «трудной задачи» праведного самоосуществления.

Наконец, если от этих фундаментальных мифов обратиться к конкретизации одного из них в саморазрушающейся триаде Б. Берка, можно показать, что мифологическая грамматика, построенная этим автором, позволяла почти автоматически продуцировать политологические высказывания высокой степени обобщенности, притязающие на представление трагической сути совершающегося с Россией. Для этого достаточно было бы, ограничившись хотя бы сюжетами, представленными в сюите пушкинских «Маленьких трагедий», переписать «исходного обладателя» как Номенклатуру, «претендента» – как Демократию / Демократов, а Объект – как Государство / Государственность. И получалось:

«Скупой рыцарь»: демократическое движение – не более чем катализатор, ускоривший саморазрушение Номенклатурной Системы;

«Моцарт и Сальери»: Демократы, сокрушая Номенклатуру, взорвали единство страны и идут к собственному политическому краху;

«Каменный гость»: низвергнутая Демократами коммунистическая Номенклатура в своем «статуйном» инобытии – во главе местных Советов, а также в правительствах ряда автономных республик – берет реванш, разрушая единство России и сводя на нет Демократию;