Читать «Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования» онлайн - страница 311

Цымбурский 1992 — Цымбурский В. Л. Открытое общество, или Новые цели для Европы // Полис, 1992. № 5–6.

Цымбурский 1994 — Цымбурский В. Л. Военная доктрина СССР и России: осмысления понятий «угрозы» и «победы» во второй половине XX века. М., 1994.

Швейцер 1974 — Швейцер А. Культура и этика. М., 1974.

Щедровицкий 1995 — Щедровицкий Г. П. Избранные труды. М., 1995.

Язык и моделирование социального взаимодействия 1987 — Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.

Singer 1979 — Singer J. D. The Correlates of War. Vol. 1. N. Y.; L., 1979.

XIX

МЕТАИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ ДРАМЫ

Который час, его спросили здесь,

А он ответил любопытным: вечность!

О. Мандельштам

Впервые опубликовано под заглавием «Метаистория и теория трагедии: к поэтике политики» в журнале «Общественные науки и современность», 1993. № 5, 6. Однако в составленном автором оглавлении к настоящей книге и оставленном в рукописи предисловии к ней слово «трагедия» в названии меняется на «драма». – Прим. ред.

Место метаистории

У слова «метаистория» – не одно понимание. В эпохи, когда историческая динамика на неожиданном повороте теряет былую иллюзорную прозрачность и множеством конкурирующих между собой перспектив затемняется смысл современности, особо обостряется вкус к исследованиям, работающим с разными глубинными сущностями и фабулами, как бы стоящими за фактологией и раскрывающимися через ее посредство (стадиальное самораскрытие мирового духа, пассионарные «звездные» и «солнечные» толчки, экономические и военные тренды, борьба Моря и Суши и т. д.). Труды такого жанра иногда почтительно именуются «метаисторическими». Потому что разгадку значения сиюминутных политических перипетий люди пытаются найти, точно секуляризуя, оплотняя до зримости то царство великих событийных инвариантов, которое православные богословы нарекли «зонами» и, сближая с миром ангелов, заставляли посредовать между мирским временем и вечностью Бога [Лосский 1991: 233 и сл.].

При подобном онтологизирующем понимании «метаистории» она практически отождествляется с тем уровнем исторического обобщения, на котором люди перестают быть различимы, миром овладевают энергии космических, цивилизационных и социальных ритмов. Человеку такая «метаистория» в лучшем случае подсказывает тактику, пользуясь которой он имеет шанс выиграть на мировых скачках, где от него едва ли сколько-нибудь зависят правила гонки и ее исход. В этом смысле метаисторичны построения Г. Гегеля, К. Маркса, О. Шпенглера, А. Тойнби, Ф. Броделя, И. Валлерстайна, С. Хантингтона, Л. Н. Гумилева, даже А. Г. Дугина. Я же для большей терминологической ясности предпочитаю применительно к подобным трудам говорить о макроистории, пока авторы остаются на почве статистических генерализаций, или об историософии, коль скоро они изображают вознесение в спекулятивные выси.

Но ведь есть и другое, разделяемое также и мною толкование термина «метаистория». Оно вытекает из предположения о том, что люди творят свою историю не только благодаря способности принимать решения, но и через интерпретации, приписываемые ими прошлому, настоящему и будущему Когда мы говорим о зависимости исторических выборов, совершаемых людьми, от прошлого опыта, надо иметь в виду, что над людьми тяготеет не какое-то «объективное» прошлое само по себе, а тот смысл, который они этому прошлому приписали, та сюжетика, при посредстве которой его оформили и закрепили в памяти. Люди детерминированы в своих действиях не менее, нежели материальными условиями своего бытия, также и правилами означивания истории, разными возможными программами этого означивания – отчасти культурно-исторического, отчасти видового, антропологического характера. При подобных предпосылках предметом аналитической метаистории (в отличие от историософии, взыскующей проникновения в надчеловеческие объективные сущности) становится именно то, что и как творится индивидуальным и коллективным сознанием людей из переживаемой ими истории, какими смыслами она облекается.