Читать «В горах Ештеда» онлайн - страница 331
Каролина Светлая
Вот оно! У Цилки даже дух перехватило.
— Поскольку у жениха горе, они большую свадьбу устраивать и много народу звать не хотят. Будет только один дружка да одна подружка.
— И подружкой скорее всего будешь ты, раз ты мне розмарин принесла?
Цилка кивает, но что с ней при этом творится, никакими словами описать невозможно.
— Тогда передай Верунке, что я благодарю ее за память, но быть на ее свадьбе дружкой не могу, — говорит он спокойно, словно о самых обыкновенных делах.
У Цилки кровь стынет в жилах.
— Неужто ты так обойдешься с невестой? — шепчет она, и губы у нее белеют прямо на глазах — вот они уже будто мел.
— Да я бы с радостью.
— За чем же дело стало?
— Другая подружка должна быть.
Цилка дрожит как лист. Значит, это верно: тогда, на гулянье, только сдутая пена его и приворожила?!
— Но Верунка никого больше не хочет, мы вместе в школу ходили, денечка единого порознь не прожили…
— Тогда пусть иного дружку выберет.
Он произносит это сурово, резко и бьет ее словами в сердце, как ножом. Значит, молодуха Цивкова знала его все же лучше, чем она, дуреха…
Все это время Цилка стояла возле стула, который пододвинул ей Гавел, — не хотела садиться, пока поручения не выполнит. Теперь придется присесть — ноги не держат. Но она не в силах молча снести обиду; пусть знает, чем он был для нее раньше и чем стал теперь. О сестре Цивковой она тоже ничего не скажет — не для того живет она на белом свете, чтобы все гордецы ноги об нее вытирали! Ее сердце бунтует все сильнее: Гавел услышит сегодня от нее в первый и последний раз всю правду — любо ему это или нет.
— Чем я так тяжко провинилась перед тобой, что ты хочешь меня перед всеми унизить? — горько плачет она. — Как можешь ты требовать, чтобы я сама сказала невесте, что ты меня стыдишься? И как можно упрекать меня в глаза тем, в чем я не виновата? Ведь и ты покамест не купаешься в золоте!
Гавел таращится на нее в изумлении, еще немного — и глаза его станут похожи на колеса от телеги.
— Я? Я тебя стыжусь? Да кто это сказал? Я же ничего такого не говорил, сказал только, что если ты будешь подружкой — я дружкой не пойду.
— А разве это означает что-нибудь другое?
— Понятно, совсем другое.
— Я ведь не о себе забочусь; если я плоха для тебя — пусть, я не стану спорить и уговаривать тебя, еще чего не хватало! Но ты хочешь осрамить моих стариков родителей, которые ничем тебя не обидели, а уж этого я не снесу. В сравнении с другими парнями, ты всегда казался мне словно день против ночи, словно жизнь против смерти, а ты…
Гавел снова краснеет.
— Это правда? — спрашивает он и подходит к ней близко — так близко, как только возможно. — Ты действительно относишься ко мне лучше, чем к остальным?
Но Цилка вместо ответа продолжает причитать еще жалобнее:
— Да разве мы виноваты в том, что бедны? Мы же такими и родились, а не то чтобы обеднели по лени или неразумию. И позорить нас за это смертный грех. Не воображай, пожалуйста, — хоть у тебя всего и больше, чем у нас, — не воображай, что твой отец разумнее, чем мой, а мать твоя была добрее моей матери…