Читать «Оренбургский платок» онлайн - страница 31
Анатолий Никифорович Санжаровский
Тока нету. Вдвоём с неразлучницей с Лушей Радушиной сепараторы вручную крутили. По́том подплывали. А крутили, молоко пропускали.
На ночь у меня уже другой чин.
Сторожиха того же завода.
Накормлю, уложу детвору да и опрометью с ружьём и с колотушкой на дежурство.
Приди хороший какой мужичара, я б не знала, что его и делать. Стрелять я не умела.
Поставлю ото ружьё под дверь. Вроде как подопру изнутри. Стукалку приклоню к боку. Рядом с моей оборонщицей мне как-то повсегда спокойней и вяжу, вяжу, вяжу…
Осень.
Под чёрным окном ветрюга бесстыдно, внагляк раздевает черёмуху. Бедняжка стучит мне в окно тонкими ветоньками.
Что? Что ты хочешь мне сказать? Обиду хочешь выложить? Просишь защитить?
Выйти я боюсь.
Да и что из моего выхода? Ураган в карман на пуговичку не посадишь…
На всей Руси ночь…
На всей Руси буря…
Сижу горюю…
Вижу, как с каждой минутой всё меньше остаётся листочков на растроенной бедной черёмухе.
И то ли мне прислышалось, то ли точно слышу сквозь ветер сосущий голос песни.
За вязкой и навспоминаешься, и наплачешься.
От слёз глаза не разжимаешь. А только никто не увидит. А никто не услышит. А никто не пособит. Такая пора… В каждом дому беды по кому, а где и по два…
Всё в Жёлтом напоминало мне про Михаила.
В Жёлтом мы встретились.
Здесь все называли его «Авдотьюшкин зять, который красивый».
Он в самом деле был красивый и с лица и душой.
Это я поняла сразу после замужества.
В Ташкенте я провожала его на фронт.
Когда это сесть на поезд – опять ведь дойду до валидола после такой переживанки, – я и спроси:
– Скажи, Миша, последнее слово. Чтобушки помнила это слово на всё время.
– Нюронька! Уважительница ты моя! Дивушко ты моё дивное! Вот что я искажу под послед… Не выходи ещё никогда замуж… Я и живой не буду, а ты всё одно не выходи. Тебя, любава, никто так больше не пожалеет…
Я дала зарок не выходить.
19
Фронтовые письма я брала на дежурствия.
За вязаньем раз за разом перечитывала.
Уже через час какой знала свежее письмецо на память.
А ночи просторные.
Спрячешь на груди вестыньку, по памяти рассказываешь её самой себе пропасть ещё сколько дней, покуда не надбежит новая грамотка…