Читать «Оренбургский платок» онлайн - страница 28

Не ждал, когда на блюдечке с голубой каёмочкой подадут дело на новое слушание.

И вот снова суд.

– Почему ваш покойный товарищ был пьян? – напрямо спросил Валяев первого свидетеля.

– Что вы говорите?! – поразился свидетель-комедник, в бригаде самый мелкий ростом. – Может, «смерть наступила в результате вскрытия»? Лично все мы трое, ныне живущие, были, товарищ судья, не хваченные. А совсем наоборот даже. Были до смехоты все тверёзые. Как колышки в плетне! А он, пиянист… Одинцом… Оторвавшись от родного коллектива… У-у, неотпойный был поддатик! Ну и… Верно подмечено, всю правду о человеке узнаешь только после его смерти, – и тихо, с укоризной покачал головой.

– А можь, хватя брёху?! – сердито громыхнул в ответ на тот же вопрос самый большой изо всей троицы. Тот, великанистый, что на первом суде над Михаилом шутки пробовал шутить. – Эсколюшки возможно жилушки из души тянуть? Брёхом того, с кладбища, не подымешь. Так к чему ж ещё одного ни за что ни про что прятать за Можай? Сразу доложу. Тот, кладбищенский, не наш орденочек. Так что вы его нам не цепляйте. А дело было, – при этих словах он повернулся к Михаилу и кротко, повинно посмотрел ему долгим взглядом в глаза, – а дело, товаришок народный заседатель, было так…

Валяев ужал губы. Хмыкнул.

Конечно, какому судье ляжет к душе, начни все на суде обращаться не к нему, к судье, а к заседателям?

– А дело, – продолжал свидетель, – сплелось так… Вызвал нас главный: «Посылаю на разгрузку цемента». Всё честь по чести объяснил, по каковским это правилам вести выгрузку этой заразы. Ну, порулили мы на станцию… Ну, контрольности вокруг никакой… Бесхозные казаки… Всяк сам себе атаманок… Ну, заскочили в одну «Улыбаловку», керосиновую лавку. В другую… Крепостно подгорячились… «Мелкобуржуазная стихия» чувствительно подкосила нас. И к вагону мы уже добирались на бровях. Упокойный Петро первым докружил вросхмель до вагона. Взлез по лесенке на борт. Свесился, потрогал рукой цемент. А я вам доложу… В открытых полувагонах цемент сверху чуток поливают. Подхватывается такая корочка. И цемент в дороге ветром не выдёргивает. На пробу пошлёпал, значится, он эту корочку. Твердоватая! Это-то и подвигнуло его на облом. Он и загорлань:

«Ну вы, нанизу! Шелупонь косопузая! Спорим!.. Ибэдэшники разнесчастные! Скидывайсь по рваному да намётом гони гонца в ближнюю «Улыбаловку». На спор прошпацирую по цементу! Пройду посредь вагона от этого до дальнего от меня угла и сяду на борт. Там и приму от вас, аликов во кресте и в законе, добытый спором шкалик грудного молока!»

Промеж собой грудным молоком или тёщиной смесью мы прозываем водку.

Не успели мы смахнуть дурачишку с верхотуры…

Я, самый высокий, словчился схватить его за ногу. Да лишь один сапог остался у меня в руках от страдалика… Переломился, перетёк он через борт и вниз коробкой вальнулся в цемент. В мгновение лёпнулся на дно!.. Цементом и захлебнись…

– Почему же вы на первом слушании так прямо про всё про это умолчали? – осерчал Валяев.

– А убоялись, что и нам падёт на орехи. Думали, всё тихо-мирно само сядет на тормозах.