Читать «Степень доверия» онлайн - страница 182

И вот пароход везет ее в Петербург. Еще несколько дней в Петропавловской крепости, а там — свобода. Правда, свобода неполная, свобода в виде ссылки в Архангельскую губернию, но по сравнению с одиночным заключением все же свобода. Думала ли Фигнер, что когда-нибудь доживет до этого дня? Ведь ее заточили в крепость без срока, то есть до самой смерти. «Отсюда не выходят, а выносят», — говорили тюремщики. Ее посадили в одиночную камеру, запретив переписываться с родными, чтобы она не знала ничего ни о ком, чтобы о ней не знал никто ничего.

— Вы узнаете о своей дочери, когда она будет в гробу, — сказал когда-то ее матери товарищ министра внутренних дел.

Жестокая реальность лежала в основе этого мрачного предсказания. Мало кому из соратников Веры Фигнер удалось перенесли бесчеловечные условия одиночного заключения. Мрачные сырые камеры, скудное питание, и в результате — цинга, чахотка и смерть. Умирали и слабые, и сильные. За два года сгорели слабосильный Клеточников и силач Баранников. Четыре года продержался Александр Михайлов, пять — Григорий Исаев и семь — Юрий Богданович. Некоторые сходили с ума, другие кончали самоубийством. Михаил Грачевский облил себя керосином из лампы и сжегся.

«Отсюда не выходят, а выносят!». Жандармы знали, что говорили.

Тюремщики ставили своей задачей сломить заключенных не только физически, но и морально. Прошение о помиловании могло привести к сокращению срока. Но подать такое прошение Вера Николаевна не могла «ни при каких условиях». А когда за нее это сделала мать (и новый царь Николай II заменил бессрочную каторгу двадцатилетней), она готова была порвать всякие отношения с матерью. Только неизлечимая болезнь, а вскоре и смерть Екатерины Христофоровны примирили с ней ее непреклонную дочь.

Двадцать с лишним лет одиночного заключения! Сменялись поколения жандармов, сменялись и поколения заключенных. (При ней в Шлиссельбурге казнили революционера, который родился 3 апреля 1881 года, в день казни первомартовцев.) Двадцать с лишним лет она поражала своей стойкостью тюремщиков и восхищала товарищей. «…Все взоры, — вспоминал потом М. Ю. Ашенбреннер, — невольно обращались к ней, ожидая от нее слова, знака или примера».

…Пароход «Полундра» взбивал колесами мутную воду Невы. Вечерело, и беспечными огнями расцветал в отдалении стольный град Петербург. Пожилая женщина стояла на борту парохода, вглядываясь в расплывчатые очертания берегов. Два дня назад она спросила товарища, освобождавшегося вместе с ней:

— Чувствуете ли вы дуновение предстоящей свободы? Чувствуете ли, что стоите на рубеже светлого перелома в жизни?

— Нет, — отвечал он, — ничего не чувствую, я словно деревянный.

Не то же ли самое чувствовала сейчас и она? После долгих лет одиночества трудно вновь приспособиться к жизни среди людей. Для некоторых это новое испытание окажется непосильным, и они кончат жизнь самоубийством. «…Свобода моя, — напишет через несколько месяцев Фигнер, — похожа на деревянное яблоко, лишь снаружи искусно подделанное под настоящее: мои зубы впились в него, но чувствуют нечто совсем не похожее на фрукт».