Читать «Два детства» онлайн - страница 56

Степан Павлович Титов

Сидим на высоком берегу у подножия сосен лицом к солнцу. Внизу речка ведет неторопливую жизнь, шумит приглушенно за плотиной, опустив со слива выгнутый зеленоватый ломоть упругой струи.

— Что делаешь? Пашешь. Это надо, — говорит он, провожая глазами птицу, опускающуюся в береговой тальник. — Отправилась на ночь… Завтра опять в полет… Опять труд… Какое это могучее средство обновления жизни! Вот и Брюсов про это же толкует:

Великая радость — работа, В полях, за станком, за столом! Работай до жаркого пота, Работай без лишнего счета — Все счастье земли — за трудом!

Ух, какая простая и красивая мудрость жизни! Труд представляется мне чудесным ювелиром, способным оправить человека в такие грани, когда он загорается внутренним светом, лучится, восхищая окружающих, проходит по жизни сияющим самоцветом.

Осмысливаю слова учителя. Вспоминается скульптура «Строители городов», где человеческие фигуры полны усталости и раздумья. От этого лощеные ручки моего плуга, блестящий лемех, укладывающий рыхлый пласт в прохладную борозду, стали значительнее, и сам себе я показался совсем взрослым и нужным. Словно спохватившись, учитель спрашивает, показывая на мою голову:

— Голова-то, голова чем занята во время работы? Ничем! Это уже плохо, совсем никуда. Кони тащат плуг, руки и ноги у тебя работают, а голова бездельничает! Не годится. Не люблю пустоголовия. В природе всякий пустоцвет засыхает, а если он появляется среди людей — тогда плохо: тогда выходят оболтусы да лоботрясы, один вид которых — мерзость! Вот я тебе и толкую, что голова у человека — это венец, а он должен быть всегда светлым и должен всегда работать. Земля наливает тебя физической силой, как гонит речной берег сочный ивовый прут, а вот душу свою должен растить сам! Надо что-то придумать для головы, непременно надо.

Противоположный увал закрыл солнце и потемнел сам, потушив сочные краски на завитках тальника. Над речкой поплыли волокна тумана.

— Давай послушаем природу, — предложил учитель, устраиваясь на траве. — Какой чудесный бальзам для расходившихся нервов!

Приглушенно шумит на мельнице вода. Потревоженная слабым дуновением, вспыхивает просвеченная солнцем березовая листва. С обрыва на закат смотрят голубеющие бубенчики чертополоха.

— Океан красок и звуков… Красива извечная борьба света и тени! Музыка… Ты слышишь музыку?

Учитель откидывается на руки, смотрит в вершины леса, где держится еще в нагретой хвое теплый свет, слушает.

— Слушай, воображай. От такой красоты в тебе должна петь музыка…

— Не слышу.

— Но, но! Не дури, говорю. Неумно упрямиться. Заставь воображение работать. Бетховен подслушивал у природы мелодии и мысли своих произведений.

— Но я не слышу. Какой я Бетховен?

— Дурья голова. Нельзя себе жизнь калечить. Вырастешь, как вон тот чертополох. Он красивый, но сухой, жесткий — ни трава ни сено. Заставь голову работать — увидишь и услышишь. Давай попробуем вместе. Вон дрожит в вечернем свете на вершине лист. В небе по малиновой груди облака ходят цветные тени. Это уже целое вступление к вечерней симфонии! Не всякий может быть Бетховеном, — это верно, но понимать музыку надо всем, чтоб наслаждаться ею, отдыхать с пользой. Звук и цвет — это два лишних окошка в душе человека. Обзор-то какой! Гляди-ка, гляди, как сосны торжественно положили смычки на контрабасы. Низкий звук поплыл к речным берегам. А вон дрожат кисточки камыша — это же скрипка! От берега пошла волна. Так на виолончель и просится. Все это надо уметь видеть, понимать, любить. Душа у человека от этого станет многозвучная! А то можешь век прожить, а душа-то на ладошке уместится, будет не больше рукавицы.