Читать «Два детства» онлайн - страница 21

— Господи, владыко наш праведный! Живешь да грешишь, — вздыхает бабушка. — Баню истопить бы, попариться и в церковь сходить. Сказывают бабы, батюшка на проповедь звал, да исповедаться уж время: грехов-то, как ремков, накопилось. Они, грехи-то, как грязь, за ногами тащутся. Какой грех падет на душу — только молитвой снять.

Попарились — тело стало легкое. Тело помой, получше прикрой — за человека примет любой, а с душой не миновать батюшки.

Пошли с бабушкой помолиться за здравие отца моего, Павла-воина. По дороге она наставляла, как отвечать батюшке на исповеди. Надо говорить «грешен, батюшка», пусть он хоть про что спрашивает.

— Помолись за отца, чтоб живой был, чтоб домой пришел. Изба стала худая, что мы одни сделаем? Ты маленький, душа чистая, твоя молитва в небе далеко слышна и загорится звездочкой.

— Худо молиться — не загорится?

— Не загорится.

В церкви я не был. Диво! Яркие картины на стенах и на палках. Святые с бородами, усами, в чудных одеждах и босиком. Одна богородица над алтарем, молодая, красивая, с парнишкой на руках.

Где дед Бушуй? Он высоко-высоко в куполе! Из узких окошек вверху к нему бегут солнечные лучики, скрещиваются, а он, как в облаках, за солнышком, смотрит на меня строго. Седой и большой, поднял вверх руку, белую и пустую, показывает два пальца вилочкой. У деда Бушуя рука не такая, а в мослатых пальцах я видел больше топор, лопату, шило или рюмку.

— Голова отпадет, — тычет мне в затылок бабушка. — Пойди к распятью, помолись, на колени пади.

Стою у большого черного креста, а на нем голый мужик обвис на гвоздях, голова свалилась на плечо. Жалко его и боязно. За что это он попал сюда? Он живой, глядит, и слезы на щеках. Из пробитых ладоней сочится яркая кровь, а раны на ногах свежие, сочные и такие больные, что я их чувствую у себя в обутках и боюсь двинуть ногами. Поражен красивым страданием, прибит к полу… Золотой алтарь, хорошая богородица, кадильный дым в солнечных лучах, батюшка в светлой ризе, добрый, как дед Василий, и кровь, слезы!..

Гляжу на раны и… скорее бы стать большим, сильным, снять с креста умирающего человека! Молитва у меня не выходит, а другие слова просятся: «Тятя, приезжай скорей, привези мне жеребенка и сашку».

Началась исповедь. Поднимаются люди к алтарю, заходят в боковинку, выходят оттуда, торопливо крестясь. Бабушка подталкивает и меня, шепчет наставления. Иду робко, моя тень ползет по бороде какого-то бога.

Батюшка накрывает мою голову, наклоняется, спрашивает про грехи. Отвечаю, как учила бабушка, но батюшка-то не знает, что Ванька Комаренок налетает первым, что это он лупит меня на льду. Его панок взял Федька, а по уху досталось мне. На сильного не нарывается!

А тут грешен. Один раз залез к лельке в огород и сорвал-то один огурец, а не два. После даже дырку заделал, чтоб свиньи не лазили.

Отца не обижал. Он на войне. Матери один раз надерзил, она и побила меня за серянки, которые нашла в кармане. Не больно постегала, а под кроватью и совсем не достала. Помахала, — только пыль размела.