Читать «Эльжуня» онлайн - страница 28

Ирина Ивановна Ирошникова

А потом начинали дымить трубы над крематорием…

Ольга Никитична видела транспорты, привозившие партизанских жен и детей из Белоруссии.

Видела маленьких узников, дистрофиков с разбухшими животами и словно бы разбухшими головенками — такими непомерно большими для их почти невесомых тел. Видела детские глаза… И детские трупы подле бараков…

Она понимала: не в ее силах ощутимо помочь этим детям. Но хотела быть с ними.

У Ольги Никитичны болела рука — гноились искалеченные еще на допросах в гестапо пальцы. И вот однажды, заявив, как положено, блоковой и получив разрешение, Ольга Никитична направилась в лагерную больницу — ревир.

Больница! Те же бараки, что и в лагере. Те же, что и в обычных бараках трехэтажные пары. Те же глиняные полы, только скользкие, мокрые от нечистот.

Смрадный запах болезни, разложения. Стоны, выкрики, бред…

В многоликой толпе собравшихся, тех, кого привела в больницу нужда, Ольга Никитична, наконец, дождалась очереди. Перевязку ей делала чешская девушка Манци. Узнав, что Ольга Никитична врач, по ее просьбе Манци привела ее к старшему врачу — заключенной словачке Энне.

Энна заполняла какие-то ведомости. Она сидела в выгороженном от больничного помещении, в медицинском белом халате, молодая, еще сохранившая привлекательность и, главное, чисто вымытая (Ольгу Никитичну поразило: как это ей удается оставаться такой опрятной и такой невозмутимо спокойной в этом аду).

Подойдя к столу Энны, Ольга Никитична выговорила по-немецки давно приготовленную фразу:

— Я — детский врач. И хочу работать с детьми…

Энна, чуть помедлив, подняла глаза на Ольгу Никитичну.

— Вы — врач?! — И, истолковав по-своему ее интонацию кто-то из находившихся в комнате медсестер тотчас угодливо хихикнул за спиной Энны.

— Да, я врач! — повторила Ольга Никитична. — И я хочу работать с детьми.

— Но у нас нет места, — спокойно сказала Энна.

Может быть, она совсем неспокойно сказала это. Может быть, Энна думала: «Русская женщина, советский врач. Пришла сама, без всякой рекомендации. А если она подослана? Кто может поручиться, что она — не подослана? Рискованно впускать сюда человека, о котором никто ничего не знает».

Это было действительно рискованно. Вокруг немецких коммунисток, в ту пору руководивших ревиром, группировались силы лагерного сопротивления.

— У нас нет места, — еще раз сказала Энна, сказала вежливо и неторопливо, словно не понимая, что означает для Ольги Никитичны ее отказ.

— Мне зарплату платить не надо!

Энна досадливо повела плечом и, давая понять, что больше говорить не о чем, вновь занялась своей работой. Но Ольга Никитична не отступала.

— Сам камендант сказал, что я должна здесь лечить детей! — В этот миг она верила, будто фраза, оброненная вскользь комендантом, означала именно это.

Энна по-прежнему заполняла ведомость. А за ее спиною, разглядывая Ольгу Никитичну, шептались женщины.

— Тогда я пойду к коменданту.

Ольга Никитична не заметила мгновенно воцарившейся после этих слов тишины. И не оценила ее значения. Она знала, что отсюда она в самом деле направится прямо к коменданту и, что бы с ней за это ни сделали, будет яростно добиваться своего. Она знала: добьется — ее спасение! Не добьется — путь ей один — в крематорий!