Читать «Эльжуня» онлайн - страница 11

— Отчего он умер? Крупозное воспаление легких. Дифтерия. Медикаментов не было… — И вдруг прорывается: — Такой здоровенький мальчик был, такой здоровенький! Пятый годик шел, а он еще ничем не болел…

До этого погиб муж. Был оставлен в подполье на Смоленщине. Его предали. Сидел в рудненской тюрьме. В Рудне, районном центре, он до войны был директором педагогического училища. Там его знали как коммуниста и человека кристальной честности.

Из деревни, где Нина Савельевна с сыном жила у родных, она ходила каждый день в Рудню, в тюрьму. За самогон полицай разрешал ей видеться с мужем.

Однажды муж сказал ей:

— Завтра не приходи. Дай хоть денек отдохнуть ногам.

Она согласилась:

— Не приду.

До Рудни было неблизко. А назавтра, будто толкнуло что-то, проснулась чуть свет и, как всегда, пошла. У здания, где помещалась полиция, стояла толпа. Не задерживаясь, Нина Савельевна прошла мимо и вдруг услышала за собой осторожный шепот:

— Нина! Петр Захарович здесь!

Тогда она бросилась сквозь толпу, пробилась, увидела: окруженные полицаями и эсэсовцами, на коленях стоят мужчины — несколько десятков мужчин. Руки их скручены за спиной.

И муж ее стоял на коленях, руки его тоже были скручены за спиной. И вчера еще темные волосы его были совершенно седыми…

Потом умер сын. И она как будто закаменела. Жила, пила, ела, делала что нужно по дому. Но механически все это, как автомат.

Однажды к Нине Савельевне пришли девушки: Катя Бирюкова, Гайдаманова Ксеня — они учились вместе. Сказали:

— Нина, муж твой погиб недаром. Собираются люди, создается организация… — И еще сказали: — Гореванием. Ниночка, ничему не поможешь — бороться надо.

Она согласилась:

— Верно! Если жить, то бороться!..

Потом ее вели по селу. Два эсэсовца с автоматами и овчаркой. Бросили в ту же рудненскую тюрьму. Взяли девушек, с которыми Нина держала связь. Взяли по подозрению: указал староста. А прямых улик не было, улики надо было добывать на допросах.

Допрашивал шеф гестапо, специально приехал из Смоленска. Предупредил через переводчика:

— Не скажет — будет тоже, что с Кужелевой.

А ту на допросах били по голове, и она лишилась рассудка.

— Сделаем с нею то же, что с Кужелевой, — повторил гестаповец.

— Что ж, революция не пострадает и от этого, — почти машинально Нина высказала, что думала. Странное безразличие овладело ею.

— Что она говорит? — уловив знакомое слово «революция», насторожился гестаповец.

— Она говорит, что коммунисты живы и будут жить, — добросовестно перевел переводчик.

Нина увидела над собою бешеные глаза. Она не отвела взгляда.

— Бандитише ауген — «бандитские глаза» — это было последнее, что она успела услышать.

…Потом ее перевели в витебскую тюрьму. Вместе со взрослыми здесь сидели и дети. Юра, грудной малыш, угасал на глазах. Он был настолько слаб, что даже не плакал, только стонал тихонько, как голубок, у его матери от истязаний пропало молоко.

А маленький Шурик плакал и все допытывался, где его мама. Мать его ежедневно допрашивали. А когда возвращали в камеру, она пряталась за людей, чтобы Шурик не видел ее такой. Нина брала его на руки, тихонько пела ему песни, рассказывала сказки, какие помнила: