Читать «1793. История одного убийства» онлайн - страница 22
Никлас Натт-о-Даг
Врач пощупал увеличенные железы на шее и покачал головой:
– Золотуха у взрослых – редкое явление. Даже очень редкое.
И прописал отвратительного вкуса отвар на корне красильной марены, гвоздике, сладком папоротнике и бадьяне. Полбутылки в день.
Никакого облегчения. Врач опять долго качал головой и протирал очки.
– Дренаж. Надо дать выход вредным телесным жидкостям.
Прожег поташем небольшую, не больше ногтя мизинца, дырочку в грудной клетке и сунул туда горошину, чтобы ранка не заживала. Через пару дней обильно потек гной.
– Вот и хорошо, – обрадовался врач. – Теперь дело пойдет на поправку.
Но никакого улучшения не последовало. Жгучая боль в ране не давала ему спать по ночам, он то мерз, то горел в лихорадке, то обливался по́том. Жена всегда была рядом – промокала салфеткой лоб, вытирала полотенцем его исхудавшее тело.
– Это не пот, – грустно пошутил он. – Талая вода. Разве ты не замечаешь: я таю…
Она даже пела ему что-то вроде колыбельной, когда он метался без сна, измученный болью и одышкой.
Настала зима. Курсы лечения сменяли друг друга, не принося облегчения. Он сидел, согнувшись, над чашей с залитым уксусом мелом, пил непроцеженное молоко, дышал деревенским воздухом. По утрам просыпался в ознобе, и ничто не могло его согреть. На шее вздулись голубые вены, появились темные круги под постоянно налитыми кровью глазами. Кашель уже не удавалось остановить, с мокротой выделялись зловонные ошметки омертвевших легких. Пробовали отворять кровь – она тут же сворачивалась в синюшную корку: верный признак, что зараза еще не отступила.
Он уже не мог исполнять супружеские обязанности, не решался делить с женой постель. По ночам Мара сжимала грудь так, что казалось – всё, ребра не выдержат.
Месяц назад он принял решение: к врачам не обращаться. Любая попытка лечения оборачивалась ухудшением. Все, что он мог сделать, – призвать на помощь самодисциплину. Приучил себя не обращать внимания на постоянное першение в гортани и, самое главное, обнаружил важную вещь: единственное, что облегчает его состояние, – работа. Сосредоточенный труд не оставлял места для горьких мыслей, и тело послушно расслаблялось, старалось не мешать голове решать очередную задачу.
По ночам, в тесной каморке у Роселиуса, он разбирает и вновь собирает карманные часы в неверном свете свечей. Снимает зубчатые колесики, сортирует, а потом ставит на место, тщательно зацепляя одно за другое. Завинчивает крошечные винтики и не устает удивляться чуду: из набора бессмысленных, хоть и красивых шестереночек возникает разумный механизм, бросающий вызов мирозданию. Исправное тиканье настойчиво доказывает: все на свете можно измерить, в том числе и такую малопонятную и неощутимую материю, как время.