Читать «Княгиня Ольга. Зимний престол» онлайн - страница 227

Но даже эти тяжелые мысли улетали легко и быстро, вытесняемые ощущением его поцелуев. В кольце его рук ей стало тепло, весь мир отступал, будто пятился, молчаливо обещая до утра не тревожить. Завтра она поговорит с Бояном… может, что-то прояснится… А сейчас Эльга ясно понимала то, что Мистина хотел сказать ей: пробираясь по жердочке над Огненной рекой, где кипели бесчисленные смерти, они оставались живы. Он давал ей это ощущение, а сам получал чувство жизни от нее, как это было в тот день в Вышгороде, когда она впервые увидела его после похода. И так это повторялось, хоть и слабее, каждый раз между ними…

Она повернулась к нему, и тут же его губы прижались к ее губам. Эльга обхватила его за шею, уже ни о чем не думая: ощущение его близости наполняло ее чувством, будто они слиты воедино и уносятся куда-то очень далеко от земли и всего земного. Она парила в бездне ночного неба, полной звездным светом, и мужчина в ее объятиях был божеством, воплощением всей мужской силы всемирья…

Мистина поднялся, взял ее на руки и уложил на постель. Сегодня он опять не уйдет до утра. Сделает еще один шаг по той жердочке над Огненной рекой. Но такова страсть: она манит молочными реками и кисельными берегами, а когда поймешь, что внизу полыхает губительное пламя, поворачивать назад уже поздно.

* * *

На крыльце сидели княжьи гриди, имевшие приказ не выпускать болгарского царевича наружу и не пропускать к нему никого, кроме пары слуг. Всю ночь Боян не спал: расхаживал по избе, казня себя за беспечность. За два года привыкнув к дружелюбию русов, он недооценил, насколько они недоверчивы. Достаточно узнав Мистину, почему-то думал, что ему, болгарскому царевичу и родичу князя, этот волк не опасен.

Казалось, послать гонцов гласно и законно – лучший способ спрятать их истинную цель. Но его взяли, как сома вершей. Три дня он ждал дорожную грамоту, веря, как дитя, что она обеспечит его людям безопасность, – а Мистина употребил эти три дня на подготовку засады. Мистина не обманулся мнимой открытостью Бояна, а сам привык не стесняться в средствах.

Порой Боян останавливался, опускался на колени перед иконой Иоанна Крестителя – он везде возил ее с собой и ставил в том жилье, какое занимал, хотя при русах прикрывал шелковой занавесью. Молился за упокой души Васила, Пламена, Явора, Велчо, Свилена и Наума. «Всех положили…» – погребальным колоколом звучал в памяти низковатый бесстрастный голос Мистины. Потом начинал молиться о себе, о сестре… При мысли о Марии обливала холодная дрожь. Пусть бы сам он трижды принял мучительную смерть – но сестра, ее дитя! Мария ничего не знала – зачем впутывать женщину в такие дела? К тому же она не шутя привязана к мужу и могла проболтаться. А теперь и ее жизнь висит на волоске. Мистина способен пожалеть ее не более, чем склонен к жалости вечно голодный волк.

Княгиня… Она ведь женщина… Поначалу, прибыв на Русь, Боян рассчитывал добиться доверия Эльги не без мысли о том, что та разлучена с мужем, одинока и удручена. Никакого распутства он, конечно, не замышлял: Эльга достаточно умна, чтобы оценить сердечную дружбу, а может, и принять душой благую весть о любви Христовой. Но оказалось, это почти то же, что пытаться шелковым платком перебить железный топор. Княгиня уже находилась под влиянием человека, которого Боян не мог обольстить ни красивыми речами, ни сладким пением, ни любезной повадкой, ни обещанием царских даров.