Читать «Цвет папоротника» онлайн - страница 50

Валентин Владимирович Тарнавский

Кончив завтрак, Водянистый уже искал по карманам две копейки, когда в дверь резко позвонили. Кого это несет? Только этого ему и не хватало. Фома на цыпочках подкрался к глазку. Через немудреную оптическую систему он увидел любопытное лицо соседки Розы Семеновны. Нейлоновая сорочка сразу мокрым рядном прилипла к спине. Его поставили на контроль. Эта не отцепится, сейчас по плечи в щелку залезет. Водянистый пригнулся, прилип к стене и крадучись бросился искать, куда бы спрятать Незнакомку. Под диван влезла бы разве что только газета. Оставался здоровенный резной, словно рыцарский замок, гардероб. Фома в одну минуту открыл дверцу и тихонько произнес:

— Сюда давай, сюда.

Незнакомка с округлыми от удивления глазами следила за Фомой.

— Для чего это?

— Так нужно, лезь. — И, втянув голову в плечи, Фома под локоток подтолкнул девушку в пропахший нафталином шкаф. Из бабкиных отрепьев, как стая воробьев со жнивья, тяжело фуркнула моль. Незнакомка, словно крышку гроба, закрыла за собой дверку.

Фома принял невозмутимый вид, дважды показал зеркалу здоровые зубы и отправился открывать. Вот идиот. Сам виноват. Нужно было еще до рассвета с ней распрощаться. А он все тянул. Теперь старушенция непременно потурит его с квартиры за моральное разложение.

Роза Семеновна едва успела отскочить от двери.

— Я вас не ударил? — вежливо спросил Фома.

Во дворе эту бывшую опереточную певичку называли Летучей мышью. Она видела в полной темноте и слышала ультразвук. Непонятно по какой причине Роза Семеновна надела сегодня кокетливую черную шляпку со страусовым пером и вообще вырядилась как на праздник.

— Вам телеграмма, многоуважаемый.

Водянистый развернул пожелтевший квадратик и прочитал: «Приезжай. Мать тяжело больна». Фома опешил — мать умерла год назад. Он снова напряженно вчитывался в выцветшие строки: Телеграмма была настоящая. Прошлогодняя. В свое время Фома ее не получил. Думал, затерялась. А оказывается, эта старая Летучая мышь перехватила ее и держала у себя дома за вазоном целый год. Огненный змей выскочил из Фомы, гарцуя на хвосте, дыша дымом через ноздри. Ведь из-за этой неполученной телеграммы он тогда опоздал к матери. Не успел вымолить у нее прощения за тот отрезанный от ее сердца ломоть хлеба.

Раскисшей осенней дорогой, вдоль черной акациевой посадки, сжигая легкие, он вбежал в родное село. Его плащ, портфель с лекарствами, брюки были забрызганы грязью. Люди, возвращавшиеся с поля, остановились и осуждающе смотрели ему вслед. Ну и сынки пошли: последнюю материну волю не исполнил. Не приведи господи нам такого сына. Озираясь, Фома бежал, скользя в в рытвинах, пряча от всех сухие красные глаза. Он упал на высокий холмик свежего чернозема на убогом сельском кладбище, грыз ржавую траву и выжимал из себя слезы. Но ни одна не вытекла. Разве выжмешь из камня слезу? Он бил кулаками в землю и безмолвно кричал: не успел, не успел, не успел. И лишь сам, сам был в этом виноват. В последнее время он очень редко проведывал мать. То диплом, то кандидатский минимум, то диссертация, то конкуренция. Еще и оправдывал себя при этом, что старается для матери, чтобы гордилась она ученым сыном. Разум учился, сердце спало… Три месяца хата простояла пустой, с забитыми накрест окнами, а весной Фома продал ее одному художнику под дачу. А деньги положил на сберкнижку и подмигнул синеньким «Жигулям» на плакате. Все, что ни делается на свете, все к лучшему.