Читать «Перевод русского. Дневник фройлян Мюллер – фрау Иванов» онлайн - страница 89

Я смотрела на ее брак и видела только то, что видела, – то, что видят все. А что там на самом деле? Что она чувствует? Счастлива ли? Уходит Грета от ответа…

Но куда б меня ни занесло, что б ни приключилось – она была рядом. Безотказно. Никогда не видела я ее злой, плачущей, жалующейся. Мои неприятности, в которые ей приходилось быть вовлеченной, она принимала иронично, воздевая руки к небу и обращая все в легкий фарс: «Mein Gott! Ну, старушка, ты даешь! Но что ж, давай решать, что делать!»

И в больницу приходила с улыбкой, когда боролась я с проклятым раком: «Я страшно голодна. Сейчас съем все твои фрукты. Цветов-то нанесли! Ты вроде еще жива!»

Я тогда думала: интересно, если я сейчас умру, заплачет ли она обо мне? Или скажет себе: «А она ловко разделалась со старостью – избежала растекающейся помады и костлявых узлов на пальцах! Может, и хорошо?»

Только я почему-то не спросила ее об этом, не спрашиваю и сейчас. Пусть смеется сколько хочет. Мечтаю съездить с ней куда-нибудь подальше, в Бразилию или на озеро Байкал, и там… смеяться вместе.

По-русски про женщину можно сказать: она мне друг. Это слово сильней, надежней, крепче, чем «подруга» (присутствие лишних букв ослабило его вескость?). Может, придет час, и мой друг женского рода откроет мне сердце – и тогда мы вместе поплачем.

Взаимное невежество

Был у моего папы товарищ, с которым они вместе вернулись из советского лагеря для военнопленных. Жил товарищ в далекой Восточной Германии, но они с отцом не прекращали дружить и встречаться. И вдруг солагерника застроили великой китайской стеной. И встречи с другом стали невозможны. А страна «Восточная Германия» (на самом деле она буквально называлась SBZ – советская оккупированная зона) стала для меня, тогда ребенка, странным и неприятным местом: из разговоров взрослых до меня доносилось, что там какой-то социализм, люди там живут в неволе и в бедности, что, если едешь в Берлин поездом через эту страну, двери задраиваются и поезд нигде не останавливается… и мне представлялась яркая картинка: несчастные, вроде как прокаженные или больные чумой, тянут руки к проходящему поезду, шторы в вагонах спущены, и машинист всякий раз, внутренне содрогаясь от жалости и отвращения, прибавляет ходу. На Рождество паковались посылки для отправки в эту нехорошую страну: колготки, сахар, крем для рук, кофе, шампунь… Я всегда изумлялась: ну разве это подарки? Как отвратительно, что это место, где прячут за стеной людей, у которых нет шампуня, где стреляют по тем, кто хочет сбежать, – тоже называется Германией.

И вот я, вся из себя западная немка, однажды где-то в самой колыбели коммунизма, в СССР, вдруг слышу комплименты: ах, Германия! Мы там жили, когда мой папа работал в ГДР! Или служил в ГДР! Чудная ГДР! Какие там чистенькие у вас домики! Как красиво по выходным одеваются люди! Какие у вас хорошие колготки, какой крем для рук…