Читать «Перевод русского. Дневник фройлян Мюллер – фрау Иванов» онлайн - страница 16
Карин ван Моурик
Началось с того, что Митя, встречая мою маму в аэропорту и сжимая в руке истерзанный букет, от волнения произнес вместо sehr angenehm (очень приятно) – ganz annehmbar (вполне приемлемо).
А у меня случилась беда: что-то незаметное, но невыносимое попало под контактную линзу и глаз кошмарно распух. Пришлось даже ехать в больницу. Это оказалось микроскопической железкой – ну откуда?!
Наутро мы отправились выбирать ресторан, но из-за белых ночей (то прекрасное и теплое время, когда в Ленинград особенно любят съезжаться туристы) повсюду нам отказывали. Только дорогой ресторан «Националь» сжалился над нами: над симпатичным молодым человеком и его странной невестой с заплывшим глазом.
Вечером я сидела в полном одиночестве в квартире друзей, которые так мило нам ее предоставили, сидела с примочками на глазу и ждала своего суженого, который поехал на вокзал встречать друга. По дороге он должен был встретиться с шурином и забрать армейскую обувь.
Митя с другом загуляли. Хотя, надо отдать ему должное, он позвонил мне между делом. По его манере придавать уменьшительно-ласкательные значения чему ни попадя я догадалась, что он сильно навеселе. «Позвонил» – это же нужно сегодня себе представить, ведь не достал же он телефон из кармана; он вошел в телефонную будку, закрыв за собой тяжелую стеклянную дверь, поставил на пол сумку с обувью, нашел монетку, крутил диск… ждал, барабаня пальцами по железному корпусу телефонного аппарата и подмигивая другу, который там, снаружи, тактично не проявлял признаков нетерпения… Ну, наконец: але! – уверял, что скоро приедет, приписывал мне достоинства (и существующие, и которых отродясь не бывало), говорил, как меня любит, хвастался, что я теперь смогу выбрать из четырех пар обуви, и одни ботиночки – даже лаковые! И, повесив трубку, вырвался из тесной будки на свободу, совершенно довольный собою.
Так, наверное, делается перед свадьбой, думала я, глядя в заоконную белую ночь одним глазом, и старалась изо всех сил не огорчаться. Митя вернулся в третьем часу ночи, оставив сумку с четырьмя парами форменной обуви где-то… в такси. Ну, или в телефонной будке – теперь уж какая разница!!!
Прогулочный кораблик сломался. Глаз почти не открывался. Митя одолжил ботинки на размер меньше, не оценив вполне утраты: он считал, что, уж ладно, помучается за свою глупость несколько часов, поджав пальцы. Но, к сожалению, это было только началом другой, совсем не веселой истории: за разбазаривание государственного обмундирования, а заодно за тайные связи с гражданами ФРГ, с шурина сорвали погоны и уволили из армии, а насчет того, кому достались башмаки, по каким дорогам ходили и где окончили свою жизнь, можно фантазировать, как кому заблагорассудится…
Наш паровоз несся на всех парах – и я понимала, что я в нем – не машинист.
Ну и настал, наконец, день свадьбы. Я не могла надеть контактных линз, а про очки не могло быть и речи!!! Я никогда и не носила их, ужасных, только линзы. Но на всякий случай я спрятала очки в карман своего черного вечернего платья (вдруг потребуется что-нибудь рассмотреть!). Почему платье было черным? – спросите вы (все спрашивают). До сих пор пытаюсь вспомнить, почему я купила именно его, или подобрать к этому вразумительные объяснения. Но они не находятся.
