Читать «Волхвы. Дилогия» онлайн - страница 368

— Голубчик ты мой, — шептала Настасья Селиверстовна, — ведь я не сейчас, я давно уже поняла своё окаянство перед тобою, поняла всю свою неправду… Только злоба во мне была велика, да гордость… Ломала я себя, ломала — и сломить не могла!.. А потом тяжко так стало, что ты меня не любишь…

Он улыбнулся доброй, ласковой улыбкой и покачал головою.

— Как же это… откуда взяла ты, что я не люблю тебя?

— Да и любить-то не за что было! — воскликнула она, и минутная тень мелькнула по лицу её. — Не за что меня любить было!.. И потом… ведь я видела, что я тебе чужая, что я тебе помеха. Вот это-то меня и изводило!..

— А не видела ты, — тихо сказал он, — что от тебя только и зависело, чтобы ты стала мне не помехой, а помощницей, другом единственным, Богом данным? Не видела ты, что я многократно призывал тебя к этому? Не понимала ты, что ежечасно Бога молил я об этом нашем единении в крепости, любви и разуме? Никогда не видела и не чувствовала ты этого?

Она отрицательно покачала головой.

— Ну, а теперь-то, Настя, видишь ты это? Чувствуешь ли?

— Да, золотой мой, я теперь совсем как бы другая стала; ведь я была очень, очень несчастна — от этого и злоба во мне явилась, и в мыслях затмение. Вот теперь гляжу я на тебя — и ты мне совсем иным кажешься. Ведь я тебя, Николушка, прости ты меня, в слепоте своей да в гордыне как низко почитала! Называла я тебя лицемером — и так ведь про тебя и полагала.

Отец Николай задумался. Он как бы глядел вглубь души своей и наконец произнёс:

— Нет, Настя, я грешный человек, но лицемерия во мне никогда не было.

— Да знаю я, знаю! — перебила она его порывисто и страстно, поднося его руку к губам и целуя её. — Знаю я… теперь-то я всё вижу, всю твою святость истинную, всю чистоту души твоей, твоё терпение… Все мне теперь Господь открыл. Потому я и ждала тебя, молясь и плача, боялась одного — как бы Бог не наказал меня за моё окаянство перед тобою, как бы мне не умереть, тебя не увидя, не упав перед тобою, не вымолив себе прощения…

Вдруг она остановилась, и глаза её погасли, лицо побледнело.

— А теперь-то как же? — растерянно спросила она.

— Что такое, Настя?

Но она не слышала слов его, она будто сама себе громко ответила:

— Я уеду.

— Теперь-то?! — с изумлением воскликнул он. — Зачем же тебе уезжать?

— Нет, мой золотой, я тебя недостойна, я тебе здесь мешаю. Что возмущало меня, сердце мне надрывало, гордыню во мне терзало — теперь ведь мне понятным сделалось. Я тебе здесь мешаю, какая я тебе жена! Ты хотя и считаешь себя грешным человеком, только всё же перед моей греховностью ты святой, да таким тебя и все почитают — какая же я тебе жена! Да тебе вовсе и женатым-то быть не должно, ты живёшь для Бога, для несчастных, для больных… Я тебе мешать не буду. Я… — голос её дрогнул, и на глазах показались слёзы, — я буду там, у себя дома, замаливать грехи… Кабы до моего приезда сюда мы расстались, мне бы это не горе… теперь — это мне горе великое, но я его заслужила… оно мне и будет наказанием…