Читать «Розка (сборник)» онлайн - страница 167

Сейчас не помню всех их имен, но если они появляются снова, то сразу знаю, что вот это Евдокия, а вот это Степан Петрович, а вот это Максик, он уже в сорок втором был мертвый, потому что случайно выбежал на дорогу, по которой вели пленных и стал кричать: «Батя, батя…» Немец стрельнул. Хотел под ноги, чтобы попугать. Но Максик дернулся, поскользнулся о камушек, не большой такой, но хватило. Поскользнулся и почти упал. Поймал пулю и тут уж точно упал окончательно. Максик приходил ко мне плакать. И мы вместе некрасиво размазывали по лицу слезы и сопли, и никто не кричал на нас: «Хватит. Как вам не стыдно!»

Пять лет они приходили ко мне, чтобы сказать: «Скоро, уже вот-вот… Уже через год. Завтра. А завтра – это всегда».

Но я… Я была сначала совершенно глухая, давно потерявшая Риту и не скучавшая по ней. Я была совершенно плоская и почти невидимая, как пыль или как химический порошок, который добавляют в реакцию соединения щелочей и кислот. Пыль и порошок не плоские… Но я не буду отменять сравнение. Потому если бы не Марк, то я бы насовсем растворилась где-нибудь за задворками платяного шкафа. Но я не растворилась, а как раз наоборот, и в этом тоже одна сплошная вина.

Весь предвоенный год я была совершенно счастлива. Мне это было уже не по возрасту и не по статусу. Только по глупости, которой тогда открылось великое множество. Например, слово «муж» после ста лет семейной жизни должно пахнуть домом, кухней, детскими тетрадями, подарками на Новый год, иногда носками, но потом снова каким-нибудь мясом из духовки, виски, коньяком, курткой со знакомыми мужскими духами… Когда он ушел искать Риту или кого-то похожего на нее, когда его тоска по веселому, вызывающему, такому, как всем надо и понятно, стала больше его самого и вытолкнула туда, где след ее простыл, а были только похожие, поддельные, все как-то сразу перестало происходить. Остались только дети, но дети, кажется, тоже тосковали не по мне.

Совершенное счастье – это когда солнце можно ловить ресницами и когда в этом есть смысл. Останавливаться возле политеха, чтобы поймать солнце и чтобы им, солнцем, написать эсэмэс-ку: «Я такая красивая и так тебя люблю». Совсем другой запах, совсем другое сердце, которое переместилось в шею, потому что шею не так жалко, как грудь, которую при разрыве не зашьешь. «Шею тоже нет?» – «Нет, – усмехается Марк. – Хорошо все-таки, что ты не врач».

Ладно. Хорошо. Но невозможно уйти, оторваться, повернуться на другой бок. Невозможно не спрашивать: «Зачем было уходить?» Но спрашивать глупо. Я знала ответ, который портил ресницы, шейное сердце и бок, на котором мне было удобно обниматься всю ночь. Зато я ее победила. Я оказалась нужнее, чем она. Чем Рита или кто-то похожий на нее.

Я просто оказалась. Была. Да, Марк? Была. Как ракушка на берегу моря, как потрескавшаяся кожа на губах, как чай в синей-пресиней чашке, как кольцо на пальце, которое он, мой смешной и дорогой, в своих погонях за другой женщиной так и не смог снять.