Читать «Розка (сборник)» онлайн - страница 159

Лучше бы на этой улице он встретил не меня, а отца Мегги, читающего горькие медные таблички. «Маргарита, – сказал бы отец Мегги. – Маргарита – очень красивое имя. Очень неправильно его сокращать. Но что я мог поделать, если ей это нравилось?»

Они могли бы сколько угодно долго стоять молча, слушая голоса своих потерь, называя их по имени, повторяя и повторяя, повторяя и повторяя, напевая важное и последнее: «Купи хлеба, милый, отнеси дяде Августу, купи хлеба».

Может быть, этому старику отец Мегги смог бы рассказать, почему он здесь и почему не может вернуться домой. Он мог бы рассказать, как исчез целый город, а вместе с ним и другие города и поселки, и дачные кооперативы, и гаражи, и стол во дворе, за которым играли в домино, как вошли в туман, и как он сам, отец Мегги, тоже в него вошел, думая, что туман – это про возвращение в прошлое, в котором он сам себя понимал. Не любил, потому что не знал, как это, но понимал. Туман, да. А потом убили соседа, а потом еще одного.

Если в том исчезнувшем городе останется наш дом, – мог бы сказать отец Мегги, – хорошо было бы про них тоже вот эти таблички – красивые медные таблички с именами и годом расстрела. 2014, 2015.

Шарлотта Дюмель, 1883, Маргарэт Дюмель, 1907. Депортированы в 1941. Ermordet 1942.

Квартира на втором этаже. Три окна на улицу, три – до двор. Дядя Август так никогда и не привел его домой. Он пришел сам, когда все понял. В квартире на втором этаже жили другие люди, которых он, к счастью, не знал.

Дядя Август жил в другом конце города, теперь в этом другом конце живет он. Он хочет сказать: «Все хорошо, мама, все хорошо». Но повторяет только это – про хлеб. В левой руке у него пакет. Раз в неделю. Получается только один раз в неделю. Он отправляется в путешествие – сначала на электричке, потом на метро. Потом он дожидается открытия пекарни. Не той, что была на углу, но тоже – неплохой. Он дожидается и покупает хлеб.

А потом прислоняется лбом к стене и долго-долго стоит, слушая Шарлотту и обнимая свою Маргарэт.

Я думаю, что его зовут Михаель.

* * *

Среди деревьев тоже существует дискриминация. Например, если ты – платан, старый, посаженный герцогом Лихтенштейна, то можешь рассчитывать на табличку. Или если ты сосед того платана, которого посадил герцог, и потомки не уверены, кого именно из вас он посадил, то тебе, на всякий случай, тоже дадут табличку. Но если ты ель, сосна, липа, тополь, если ты каштан или вяз и под тобой никто из важных и знаменитых людей не сидел и не отметил тебя в своем дневнике, не носил собственноручно маленьким саженцем, не писал тебе стихов, то ты, дерево, извини, просто дрова. В лучшем случае ты – зал ожидания, бессмысленного по нынешним временам. Тот, кто мог бы черкнуть о тебе пару слов, путешествует между гостиницами, ищет прохлады у кондиционеров, сидит на парапетах или в барах и плевать хотел на густые твои кроны, яркие тревожные листья, на все твои усилия быть совершенным. Можешь не тужиться, тебя нет в нынешней повестке. Но ты же не можешь, да?