Читать «Розка (сборник)» онлайн - страница 150

Арсений Федорович не злится. Как может злиться тот, кого нет и, кажется, что не было никогда? Он украл мантию цвета крови, алую, атласную мантию и шапочку академика. Взял напрокат в цирке, для юбилейных университетских торжеств, и не вернул. «Ты похож в ней на турецкого аниматора», – сказал Роман. «На короля!» – взвизгнула Ольга. Мантия теперь лежит в гардеробной комнате, отглаженная, как новая, из химчистки. На фуршете Арсений пролил на себя кетчуп. Красное на красном. Можно было не чистить. Но он велел почистить, хотя после ни разу не надел.

После Вовка как будто ничего нет, как будто пропасть. Он украл у Вовка слоников. Брал и выносил по одному. Резким движением хватал с полки и сжимал в ладони. Вовк сидел в кресле к ним спиной и никак не реагировал. Слоники были малахитовые. Камень в ладони нагревался, и это было приятно. Но только это и больше ничего. После Вовка он уже ничего не помнит. Никаких длинных историй, никаких сложностей, одно сплошное застывание, в котором вспышками – туалетная бумага из ресторана, выведенные в надежные руки пару миллионов бюджетного финансирования, пакет белого песка, украденный у Романа. И вопрос: «Зачем ему песок? Почему песок белый?» Арсений хотел промыть его в унитазе, но передумал. Пусть будет – песок так песок.

Он помнит, помнит, что всегда нужны были деньги и что-нибудь еще, но не помнит зачем. Локоть, заломленный бабой Лидой, – самая большая боль. А Наташа Кордашевич – страх. Арсений помнит, что хотел быть ректором, помнит, как отнес губернатору «взнос», помнит, что была революция, что она ощущалась как большое неудобство, потому что губернатор пришел другой и кто-то другой мог отнести ему свой, такой же «взнос». Он помнит про шаткость и неприятное шевеление внутри застывшего желудка и даже, кажется, тревогу. Но не такую сильную, не такую острую, как с безумной Наташей. Он помнит, что хотел сидеть в этом кресле, но не помнит зачем. Белый песок.

Белый песок. У Ольги он украл телефон, у нее было два – модный и не модный. Он украл не модный, неприметный, потертый «самсунг», слайдер. Зажал в руке, намочил и угробил. Пот попал на микросхему. Арсений выбросил телефон в мусор.

Он любит «докторскую» колбасу и все-таки стал «специальным человеком». А теперь он уменьшается, настигнутый тягучим, тяжелым, липким кошмаром с удвоенными согласными. Он не понимает многих взрослых слов и взрослых поступков. Арсений не верит, что где-то есть мир, в котором живут другие люди, и не верит, что ему в этот мир можно. Арсений напрягается, если говорят о любви. Потому что любовь – это когда украл не он, а у него. Он напрягается даже совсем не от злости, а от беспомощности. Потому что есть правила: награда к юбилею, сын губернатора, звонок министра… Так всегда было и так будет, и незачем «делать лица», как говорила гражданка Кайдаш. Незачем делать лица, если деньги прилипают к рукам, если государство – это я на том участке, где стоит мое кресло… Он проваливается куда-то все глубже, замирает, не видя причин становиться этим самым «другим». Он не видит себя ни точкой на карте, ни именем улицы, ни даже надгробным камнем. Он не знает, где он, не знает, какие реки омывают и какие горы очерчивают его границы, он не знает, где теперь сила и зачем нужна правда. Он такой маленький, незаметный, ненужный, он такой винтик, что даже мутоновая шуба слишком велика для него. И нет руки, которая дернет за воротник, поставит на ноги и заставит что-нибудь украсть, чтобы не остаться забытым в этом длинном-длинном садиковском дне.