Читать «Волею императрицы» онлайн - страница 24
Александра Владимировна Щепкина
— Насилу дождался вас! — сказал старый боярин Савёлов, встречая их в сенях своего дома.
Так вернулась в своё гнездо Ирина Полуектовна, которую ожидали тут новости и перемены.
Боярин Савёлов был пасмурен, несмотря на то что вернулись домой его любимые внучки.
— Феклуша! Не было ли у вас чего, не приключалось ли что? — спросила Ирина Полуектовна, когда они остались одни в тереме. — Пасмурен, невесел показался мне боярин!
— Да, приключилось дело бывалое, — дело, боярыня моя, небольшое, только боярин больно опечалился! Собрались наши люди на работы в дальнем поле, что подходит к полям боярина Стародубского, и работали там до вечера. Вечером прибегают из Волковской усадьбы крестьяне, значит от Стародубских, с дубьём и вилами. Вы, говорят, за свою межу перешли, по нашему полю бороните… гречу-то, вишь! И бросились на наших с дубьём; наши на них бросились, прибежал и приказчик наш да боярской пищалью одного из стародубских крестьян и изувечил! Боярин наш-от и опечалился! Ещё сказывают, ждут и боярина Стародубского; скоро вернётся в свою вотчину, — как бы не осерчал…
— Боярин Никита Петрович не гневный человек, — заметила Ирина Полуектовна, — а если ждут его в вотчину, это к лучшему; уймёт он своих челядинцев!
— Надо, надо унять: буйны они становятся! — с ужасом восклицала Феклуша. — Ни пройти ни проехать мимо усадьбы их! Много народу праздного — и буйства творят.
— Я рада, коли вернётся боярин Никита, — так и дяде скажу, Лариону Сергеевичу.
— Утешь его, боярыня мать, успокой, как придёт он повечеру в терем! — просила Феклуша.
Но утешения боярыни не рассеяли мрачных дум Савёлова. Он вызвал боярыню в особый покой и вполголоса, чтобы не слышали другие, сообщил ей, чем он опечалился.
— Ты говоришь, он человек не гневный; таким он был прежде, — то правда. Но теперь он много переменился, — другой человек стал.
— Что ты сказываешь, боярин! — тревожно воскликнула Ирина Полуектовна.
— То, что сам видел. Ведь вернулся боярин-то Никита Петрович! Я к нему наведался; думал, он обрадуется, — вместо того Никита Петрович вышел и меня словно и не заметил! Поздоровался, облобызался неохотно, словно приказал ему кто ко мне приложиться. Сам постарел, погнулся даже и смотрит мутно. Борода чуть не по колено, волосы длинные, побелели и желтеют, и подбородок со всей нижней губой отвисает книзу. Рано до дряхлости дошёл!
— И гневен? — озабоченно осведомлялась боярыня Талочанова.
— На нас не гневается и за побитых челядинцев не серчает, но ни о чём хорошо не молвит, — на всё гневен… немило ему всё.
— Что за притча, иль от старости ему то приключилось, — раздумывала боярыня, — иль затосковал без сына Алексея?
Боярыня разгадала отчасти перемену, поразившую и опечалившую Савёлова в Стародубском. Сильнее пролетевших над ним годов состарила Никиту Петровича тоска о сыне, уехавшем в поход; душевное настроение помогло годам, и боярин ослабел телесно и умственно. Ничто не радовало его, и он уверился, что всё изменилось к худшему.